Минуту оба молча смотрели друг на друга, потом их руки соединились в крепком пожатии. Расчувствовавшийся Зандаров взял у Оленина папиросу, с жадностью затянулся дымом и бросил ее на землю, а взамен протянул ярко-цветистый, с ажурным набором мундштук.
– Возьми, Леня… – с чувством произнес он. – На память. Кури!
Сзади подошел Черенок. Поздоровался.
– Ну, как самочувствие? – потряс он руку Оленина.
– Прибыл! «Пешком на самолете»… как говорится, – хмуро ответил Оленин.
– Да, – улыбнулся Черенок, кивая на трехтонку с «илом».
Уманского – стрелка Оленина – окружили стрелки других машин. Подошли Остап, Борода, и шумная группа двинулась к командному пункту. Оленин, жестикулируя, рассказывал, как проходил воздушный бой. Зандаров поддакивал, добавляя подробности. Уманский юмористически повествовал о неприятной посадке и показывал рисунок, сделанный им на минном поле.
– Пробоин много? – поинтересовался Остап.
– С полсотни наберется…
– Серьезные?
– Разные… Винт требует замены, руль поворота да радиатор. Послезавтра можно снова в воздух.
Из – под камышового навеса донеслись звуки баянов. Это стрелок Бороды – Рогачев и техник Левченко разучивали марш гвардейцев. За землянкой, против оконной отдушины, бледно-розовым пятном цвел душистый горошек. Перепрыгнув через него, к летчикам подбежала оружейница Таня. Выгоревшие за лето на солнце волосы ее задорным хохолком выбивались из-под пилотки. Губы девушки расплывались в радостной улыбке. В синих глазах играли веселые искорки.
– Товарищ лейтенант, разрешите доложить? – обратилась она к Оленину. – На стоянке вас ожидает ведро горячей дождевой воды и новый подворотничок! – Мамочка моя!.. – всплеснула она руками, критически оглядывая шею Остапа. – Остап! Где же это видано? Только утром пришила ему новенький подворотничок! Слетал всего один раз – и вот, полюбуйтесь на него, пожалуйста!.. Как у трубочиста.
Остап, подмигнув товарищам, виновато развел руками. – Придется, товарищ Таня, отказаться вам от шефства над моей особой. Куда же денешься от пыли? – оправдывался он, комично морща нос.
Оленин пошел в землянку докладывать Хазарову о прибытии. Там уже находился Грабов со своей группой. Шел оживленный разговор. Капитан Рогозин писал в дивизию донесение о необычайной посадке во вражеском тылу.
Когда летчики Грабова ушли, Хазаров расспросил Оленина о подробностях боя и приказал на время ремонта самолета передать стрелка Уманского Остапу, стрелок которого Лаптенко был ранен при штурме «Голубой линии».
Получив разрешение идти, Оленин был удивлен тем, что ему не было сделано ни одного замечания за лихачество, а Грабов даже похвалил за сбитый «мессершмитт». Поднимаясь по лестнице, он услышал за спиной голос Хазарова, говорившего Рогозину:
– Готовьте наградные листы. Будем представлять Попова к ордену Ленина, а этого истребителя к «Отечественной» первой степени.
Возле землянки никого уже не было. Летчики и стрелки забрались под камышовый навес. Туда же следом за Олениным прошел и Грабов. Замполит по привычке взглянул в полыхающее солнцем небо и скрылся в тени навеса. Оленин огляделся. У первого капонира, недалеко от землянки, стоял Аверин. В галифе с ярко-голубым кантом, в сапогах гармошкой, в коверкотовой гимнастерке, круглолицый, румяный, он был красив, как опереточный герой. Прядь светлых вьющихся волос спадала на глаза. В полку за ним укрепились клички: «Адонис», «Керубино», «Дон-Жуан». Однако, как ни странно, Аверин не пользовался вниманием и благосклонностью женщин – военнослужащих батальона. Это не мешало ему таять от восторга при виде смазливого женского личика. Заметив Оленина, идущего на стоянку, он издали крикнул:
– Привет блудному сыну! Где это ты пропадал?
– А ты куда так вырядился? – спросил его Оленин. Аверин неопределенно махнул рукой. Сказать откровенно он не считал нужным, а лгать не любил. Зачем Оленину знать о том, что вот уже больше месяца, как оружейница Таня не выходит у него из головы? А тут еще этот Остап дружит с ней. И чем он хуже Остапа? Аверин знал, что Таня на стоянке сейчас одна и не занята работой, и направился было туда, чтобы поболтать с девушкой. Но Оленин шел как будто тоже туда, и Аверин неохотно присоединился к нему. Разговор не клеился. Подойдя к капониру Скворцова, они остановились, услышав негодующий голос, распекавший механика за какую-то неисправность в машине.
– Работаете? – кричал в капонире Скворцов. – Зальете горючку и дрыхнете под крылом, вот ваша работа! Вояки! Попрятались за чужую спину, окопались, а я должен за вас кровь проливать! Сто раз на день подвергаться опасности! Имейте в виду, замечу еще раз малейшую неисправность, отдам под трибунал! Языками лижите всю ночь, но чтобы к утру машина у меня сияла.
Летчики возмущенно переглянулись. Красивое лицо Аверина перекосилось.
– Слышал? – кивнул он на капонир.
– Правильно… – медленно проговорил Оленин. Аверин вспыхнул:
– Что правильно?
– Правильно, говорю, машину надо убирать. Но разговаривать таким тоном с подчиненными – позор! Этот тип обнаглел больше некуда.
– Дерьмо! Он кровь проливает! – сквозь зубы процедил Аверин, ударяя себя кулаком по бедру. – Тьфу!
– Вот будет партсобрание, я поставлю о его поведении вопрос, – пообещал Оленин и шагнул к своему капониру.
– Подожди, – придержал его за локоть Аверин. – Знаешь, я сегодня заметил одну противную штуку. Скворцов-то – веришь? – бомбочки свои фью-ють… в море сбросил… – изобразил он рукой мнимую. траекторию.
– Ты что? Не может быть! Кто видел? – воскликнул пораженный Оленин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110