Низкая облачность не позволяла подняться выше ста метров, и Попов полетел бреющим полетом. Весь путь он озабоченно прислушивался к мотору, присматривался к приборам, но ничего ненормального не замечал, если не считать значительно повышенных оборотов винта да странно малой скорости. Правый ведомый его, Аверин, без конца выскакивал вперед, ругался, требуя увеличить скорость, но самолет Попова двигался так, будто сзади него по земле волочился якорь. Небывалое дело приводило его в крайнее изумление. Подлетая к реке Нарев, он вызвал станцию наведения и, получив от нее задание, еще больше изумился. Не фашистский ли радист подстроился? Попов переспросил паролем, и ему тут же по всем правилам было повторено прежнее задание – штурмовать лес севернее Макув, лес, который еще вчера был занят своими.
За двое суток боев советские войска быстро и успешно продвинулись на юг, расширили плацдарм по берегу Нарева и заняли город Макув. Гитлеровские части, которые до тех пор упорно сопротивлялись и цеплялись чуть ли не за каждую пядь земли, стали быстро откатываться на юг, ведя арьергардные бои. Слишком уж поспешный отход немецких частей вызвал подозрение. Началась усиленная разведка всеми средствами. И вот произведенные поиски дали неожиданный результат. Оказалось, что участок, ранее считавшийся самым безопасным, теперь стал самым опасным. Мнимое отступление фашистов было не что иное, как демарш – демонстрация, рассчитанная на то, что советские части, преследуя их, оттянутся от переправ и ослабят свой правый фланг. Отводя войска на юг, гитлеровцы немедля перебрасывали их снова на северный край плацдарма, где концентрировался мощный кулак для удара во фланг советским частям.
Не зная точно обстановки и замыслов командования, Попов был раздосадован тем, что его послали штурмовать какой-то там пустой лес. «Что это за цель?» Ничего реального, кроме бревен», – думал он. Но когда белые дымки разрывов со всех сторон облепили самолеты, когда между деревьями замелькали враги на бронетранспортерах и огромных грузовиках, ему стало ясно, что это и есть настоящая цель.
Сбросив бомбы со стометровой высоты, штурмовики с азартом стали прочесывать лес пушками. Несколько попаданий оказались удачными – в лесу начались взрывы, повалил дым.
Попов развернул группу на последний заход, как вдруг на одной из просек заметил серые контуры танков, замаскированных ветками. Не раздумывая, он бросил самолет под облачность, подал команду «атака!» – и круто пошел к земле. Серая облачность вокруг него покрылась красным многоточием злобствующих эрликонов. Попов нажимал на гашетки, но пушки молчали. Лишь один пулемет пустил тоненькую сиротливую струйку трассы, такую жиденькую, что летчик в сердцах плюнул и вывел самолет из пикирования. Боеприпасов больше не было. В это время в телефонах донесся напряженный, с болью хрипящий голос:
– Ребята… Я – Аверин… Я ранен… в грудь… Машина горит…
Попова словно кольнуло ножом. Он оглянулся и увидел самолет Аверина. Пикируя с небольшим углом, его машина, объятая пламенем, неслась на танки. Скорее инстинктивно, чем с разумным решением, Попов крикнул ему:
– Держись!.. Держись, дружок!
Но Аверин, очевидно, уже не слышал. Самолет его, все больше накреняясь на левое крыло, стремительно приближался к земле. И внезапно пораженные происходящим летчики услышали:
– Я – Аверин… Прощайте.
Над лесом взметнулся огненный столб. Попов вздрогнул, облизал соленые, пересохшие губы. Только сейчас он почувствовал, что самолет его стал необыкновенно легким. «Как ласточка», – мелькнуло в голове, но тут же он забыл об этом. Все его мысли были там, на той просеке, в набитом врагами лесу, где остался его товарищ. Все, что произошло минуту назад, запечатлелось в его душе на всю жизнь. Следуя на аэродром, он, и так всегда молчаливый, на этот раз словно онемел. На стоянке с виноватыми лицами дожидались его оружейники. По их виду можно было безошибочно догадаться, что совсем недавно им пришлось выдержать небывалый разнос. Красный, с расстроенным лицом старший техник по вооружению сказал:
– Товарищ старший лейтенант, прошу извинить. Виноват. Вышла досадная ошибка. Эти вот, – показал он на оружейниц, – перестарались, умудрились подвесить вам в люки вместо двадцатипятикилограммовых бомб такое же количество сорокакилограммовых… Перегрузили на одну треть…
– Хм!.. – буркнул Попов и хотел что-то сказать, но только устало махнул рукой и пошел на командный пункт. Придя туда, он снял планшет, повесил его на рог, а сам вошел к Рогозину.
– Вот, Попов, познакомьтесь: корреспондент фронтовой газеты, – представил Рогозин летчику молодого смуглого лейтенанта, стоявшего у стола с блокнотом в руках. – А это, – показал он на Попова, – Герой Советского Союза старший лейтенант Попов.
Корреспондент и летчик пожали друг другу руки. Попов угрюмо молчал.
– У нас теперь четыре Героя. Три еще в воздухе. Сейчас прилетят, – продолжал Рогозин прерванный рассказ.
– Нет, товарищ капитан! – дрогнув в лице, резко произнес Попов. – Героев пять. Только… пятый не вернется. Он погиб, там… на просеке… Аверин…
Офицеры молча встали, склонив головы.
* * *
Колеса поезда Брест – Москва отстукивали последние километры. За окном вагона в морозном воздухе проплывали черные деревья, покрытые снегом, мелькали дорожные указатели, полосатые шлагбаумы переездов, телеграфные столбы с ожерельями изоляторов, обвешанных кривыми линиями проводов. Сначала провода бежали четырьмя рядами. Затем шестью, восемью… Перед самой Москвой проводов стало столько, что в глазах рябило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110