— Только, пожалуйста, на воду целься, не на траву. Слышишь? На травке земляника хорошо смотрится, а не наши кишки и мозги…
На острове, действительно, был «шухер». Мамыкин отчаянно кричал в телефонную трубку.— Куда он делся в разгар рабочего дня? Куда ушел? В загул? Пьянь! Заменю к чертям собачьим! Всех заменю!Над головой с ревом пронёсся гидросамолет. Развернулся и стал снижаться.— Бабкин, что ли? — осторожно спросил Черницын. В припадке ярости Мама способен на непредсказуемые поступки — может и угостить свинцом в живот, и отправить в нокаут.— Не Бабкин! Его повесить мало! Летун! Быстрей, Паша! Поднимай своих ребят! Готовность номер один!Когда Санчо, довольно ловко, причалил к берегу, их встретили настороженные стволы гвардейцев. Не обращая на них внимание, друзья выбрались из кабины и по щиколотку в воде направились к трапу, ведущему к дому-кораблю. На палубе их встречали Мамыкин, Пашка и Бугай.— Не хватает духового оркестра и хлеб-соли, — усмехнулся Пашка.Он демонстративно выщелкнул из пистолета магазин и снова вогнал его на место. Бугай перевесил на плече автомат. Гвардейцы внизу тоже приготовились. Всё ясно, ожидают сигнала, после которого прозвучат выстрелы.Мама почему-то медлил. Неужели, Лавр не понимает, что сейчас произойдёт? На что он надеется? На помощь кого рассчитывает? Добровольно подставиться под пули — это не похоже на всегда осторожного авторитета. Лучше выждать, не торопиться…— Если понадобится, обойдемся горохом. Свинцовым, — наконец, вымолвил он. — Пока держите на прицеле.Лавр и Санчо остановились возле трапа.— Здравствуй, Григорий Матвеевич, — сдерживая раздражение, вежливо поздоровался Лавр.— Здравствуй, Федор Павлович, — в тон ему ответил Мамыкин. — Я навещал тебя без приглашения. Ты тем же отвечаешь, да?Обычная беседа двух хорошо знакомых друг другу людей. Без угроз и оскорблений.— Пока я валялся в следственном изоляторе — совесть замучила. Выгнал, думаю, человека. Он обиделся. Надо попросить прощения. Покаяться.— Как говорится, лучше поздно. Считай, прощен.Минутное молчание. Гвардейцы замкнули кольцо окружения, еще немного и прогремят выстрелы. Из-за деревьев вышли «костоломы».— Где мой сын?Мама ухмыльнулся. Он еще спрашивает? Посадят в каморку — вволю наговорится с отпрыском. Если, конечно, живым останется.— Здесь. Отдыхает. Тоже ведёт диалог с собственной совестью.Всё! Карты открыты, разговор перешел в последнюю фазу. Но ни Лавр, ни Санчо не достали оружия, оно сейчас бесполезно — на два выстрела ответят десятки.— Вот и хорошо, что здесь! — «обрадовался» Лавр. — Нам надо решить сугубо экономический вопрос, и без него это было бы трудновато.— Да и с ним тоже будет нелегко.Лавр не отреагировал на плохо скрытую угрозу, сделал вид, что многозначительная фраза собеседника прошла мимо ушей. С показным любопытством оглядел гвардейцев.— Ого! Целая армия!Мама пренебрежительно отмахнулся.— Это еще пока не армия. Армия будет. А это так… Церберы-отморозки.Санчо оглядел строй «отморозков», вооружённых автоматами. Тихо прошептал.— Лавруша, ты не знаешь, почем гроб на мои габариты?Лавр, не спуская с Мамыкина тяжелого взгляда, так же тихо ответил:— Не приценивался пока. А что случилось-то? Мандраж?— Вдруг у Клавы денег не хватит…— Если из простой сосны, без лака, а в простом красном ситце — хватит и на бегемота.Григорий Матвеевич терпеливо ожидает продолжения переговоров. Противники в панике, они советуются, как поступить — сдаться на милость победителя или начать схватку?— Еще раз — здрасьте, — миролюбиво вторично поздоровался Лавр. — Можно войти?— Даже нужно! Неопределённость мешает работе… Вот только пистолетики, пожалуйста, отдайте моему телохранителю. На временное хранение.Поднявшись на палубу, Лавр охотно отдал свой «макаров», Санчо помедлил, но все же последовал его примеру. Он привык к оружию, без него чувствовал себя голым, беззащитным. «Церберы», не опуская стволов, остановились возле трапа.— Прокормить стольких бугаёв? У меня один-единственный и тот в чистую разорился. Ума не приложу, как его дальше содержать…— У меня тоже был один, — Григорий Матвеевич помассажировал левую половину груди. Он не играл, не притворялся — в последнее время упоминание о сыне вызывало сердечную боль. — Его забрали и… убили на войне. Я-то ум после этого приложил, отыскал свою истину и теперь готов за нее драться.— Твою боль понять могу. Но в делах людских истина часто бывает обратно пропорциональна уверенности, с которой она утверждается. Чем больше нахрапа, тем меньше истины…Мамыкин недовольно поморщился. Соболезнование бывшего авторитета чем-то напоминало причитания жены. Кажется, теперь уже бывшей жены.— Не выпендривайся!Они сели за стол — монументальное произведение столярного искусства. По одну сторону — хозяин, по другую — Лавр и Санчо. Несколько минут молчали, разглядывая друг друга. Будто дуэлянты, оценивающие силы и способности противников. Бугай положил рядом с Мамой пистолеты и остался стоять за его спиной, положив руки на автомат.Лавр молча придвинул к Мамыкину лист бумаги.— Это чего? — непритворно удивился тот. — Я еще пока указы не подписываю.Ответ прозвучал пощёчиной, ибо окимовский владыка не привык к такому обращению.— Отказ группы акционеров от твоих услуг не требует ни подписи, ни резолюции.— Вот оно как! — побагровел Григорий Матвеевич. — Надо понимать, Шахов и Сизарь? Иуды! Вот она, моя резолюция!Он сложил бумагу, разорвал ее, еще раз сложил, снова разорвал. С показной брезгливостью бросил под стол. Успокаиваясь, несколько раз глубоко вздохнул. Разговаривать с такими людьми, как Лавриков нужно только на свежую голову, гнев и раздражение — плохие помощники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78