Охранник с удовлетворением спрятал журнал в стол…
Кабинет президента компании отличался от других комнат офиса спартанской простотой. Здесь не было ни длинноворсовых ковров, ни полированных шкафов и сервантов, ни картин в позолоченных рамах. Обычный письменный стол, приставленный к нему длинный стол для заседаний, на котором расставлены простые стеклянные пепельницы, разложены блокноты с логотипом компании.За председательским столом сидит Кирсанова. Строгая и серьезная. Как судья, читающая обвинительное заключение. Слева от нее — сын. Растерянный и бледный. Он с недоумением смотрит на мать, с жалостью — на Хомченко.Борис Антонович прогуливается по кабинету с видом повелителя, вынужденного общаться с обнаглевшими нищими посетителями. Там поправит блокнот, здесь — портьеру. Короче говоря, босс, хозяин!— Какие претензии? — равнодушно спросил он. Будто осведомлялся о ценах на рынке или о погоде.Ольга Сергеевна не возмутилась — осталась такой же строгой.— Или вы меня держите за сумасшедшую вдовствующую императрицу, за спиной которой можно вытворять все, что заблагорассудится? Видите ли, претензии понадобились. Нет — обвинения!Хомченко наклонился над столом, пытливо посмотрел в лицо невозмутимой женщины. Что это — примитивный шантаж или она держит в кармане какие-то компрометирующие его сведения? Последнего не должно быть, подпольная его жизнь надежно защищена. Значит, все же шантаж.Изгнания из компании или наказания он не боялся. Большинство акционеров поддержит, не даст в обиду. За время своей деятельности заместителем по поставкам, а после смерти Белугина еще и управляющим головным супермаркетом, он съумел обзавестись полезными знакомствами в прокуратуре и в верхних эшелонах власти.Вместо Бориса Антоновича ответил Иван. Не потому, что он безоглядно доверял униженному помощнику — поразила жестокость матери.— Мам, ну что ты так? Борис Антонович работал с папой и тот верил ему…— К сожалению, верил… А почему тогда господин Хомченко не удосужился даже президента поставить в известность о предложении Лаврикова-младшего продать компании свой пакет акций? Разве это ни странно, по меньшей мере?Борис Антонович с трудом удержал вздох облегчения. Если это единственное его прегрешение, то можно не тревожиться. Оправдываться слишком унизительно, он не опустится до оправданий, а вот объяснение заранее обдуманно и подготовлено. Глупая баба, возомнившая из себя президента «Империи», поверит.— Я руководствовался устными указаниями Ивана Владимировича.Мальчишка выпрямился, гордо поглядел на мать. Дескать, вот я какой умный и уважаемый человек, со мной советуются, мои рекомендации принимают и выполняют.Ольга Сергеевна вздохнула. Когда же он, наконец, повзрослеет, перестанет доверять явным проходимцам?— Устные указания Ивана Владимировича — это, конечно, круто. Очень круто! Но с меня-то, мало уважаемый оппонент, обязанности опекуна покуда никто не снимал. Или у вас готово соответствующее судебное решение? Или на руках вердикт психиатров о моей невменяемости? Тогда документы — на стол!Хомченко промолчал. Крыть нечем, все козыри пока на руках бабы. Пока! Надежда на Ивана не подтвердилась. Пацан блеет голодным барашком, пытается что-то доказать, но не получается.— Мама, почему ради твоего жениха мы должны рисковать делом?Вопрос не в бровь, а в глаз, ободрился Борис Антонович. Молодец, пацан!— Извини, сынок, мой жених тут совершенно не при чем! Мухи — отдельно, мед — отдельно! «Империи» предложены акции по номинальной цене, и только откровенный дурак или злонамеренный человек не увидит здесь прямой выгоды.А вот это уже прямое, неприкрытое оскорбление! Ответить ударом на удар — упомянуть о женской несостоятельности, граничащей с глупостью? Не стоит дразнить гусей, значительно лучше сделать вид — не расслышал. Или не понял.Промолчать не получилось — сработал инстинкт волка, загнанного в офлажкованную зону. Только не кричать — говорить спокойно и веско.— Наша беседа скатилась до кухонной свары. Эпитеты — в мой адрес?Оскорбленный и униженный Хомченко рассчитывал если не на извинения, то, по крайней мере, на ссылку на кого— то другого, в адрес которого Кирсанова высказалась.— Именно в ваш, господин Хомченко! Я давно закрывала глаза на проявление мелочной нечистоплотности, считала, что это неизбежно с любым заместителем-управляющим. Но теперь убедилась — зря… Впрочем…Борис Антонович обессилил, на избитом самолюбии появились болезненные синяки, нервы натянуты гитарными струнами — вот-вот лопнут, голова кружится.— Подождите, Ольга Сергеевна, — перебил он. — По моему, теперь нам стоит остановиться, успокоиться и продолжить разговор в более расширенном составе…Куда там! Дикая кошка вцепилась когтями, терзает и терзает. До боли, до крови! И не желает останавливаться.— Не перебивайте меня пожалуйста! Перебивать женщину вообще невежливо, президента — невежливо вдвойне! Теперь же, то есть немедленно, будут официально оформлены все документы по приобретению пакета акций, принадлежащего Лаврикову-младшему. Завтра утром сделку проведут юридически. Если понадобится, под гарантии моих личных средств.Ну, уж этого не будет! Ни за что! Униженный Хомченко пустит в ход все рычаги, нажмут на все кнопки. Мамыкин тоже не останется в стороне. Вдвоем они или переубедят бабу, или свергнут ее с президентского «престола». Если понадобится — силой!Куда девалась слабость и головная боль? Борис Антонович был готов продолжить начатое сражение.Иван тоже возмутился.— Значит, мое мнение… моя воля для тебя ничего не значит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78