За рекой послышались цимбалы, словно бренчанье просыпающихся к вечеру комаров.
– Я не улавливаю пульса. Я весь – гигантский, оглушительный пульс.
Хлопнула дверь на задах дома. Из-за угла выскочил Рекс и покатился огромным черным комком к калитке. Распластался на проволочной сетке, демонстрируя рыжее брюхо. Отчаянно залаял, и раскатистое эхо где-то возле французской мельницы подхватило этот лай. На крыльце появился доктор Наленч в мундире и при орденах. Он долго вглядывался против солнца в стену леса, распираемого предвечерним ветром. Наконец принялся звать пса. Рекс возвращался неохотно, то и дело останавливался на дорожке и усердно облаивал Витека, который замер у шеренги деревьев, вибрирующих от собственного шума. Доктор запер пса в холле, словно желая и его уберечь от соблазнов, а сам направился за дом. Там хрипло кашлянул мотор, раз, другой, а потом заурчал на полных оборотах. Сержант сбегал к задним воротам, распахнул железные створки и вернулся к машине. Синий «фиат» покатил по новому, вымощенному камнем шоссе, которое вело в Новую Вилейку, где находился крупный гарнизон.
У Витека заныли ноги. Рядом золотился свежий сосновый пень. Витек тоскливо на него поглядывал, но не двигался с места.
– Сяду вечером, – сказал самому себе. – Тогда никто не увидит.
Мокрые штаны липли к телу. Он пошевелил пальцами ног. В ботинках чавкнула вода.
– Может, заработаю воспаление легких? Тем лучше. Очень хорошо.
Тени заметно удлинялись. В тесном ущелье накапливались сумерки.
– Алина, ты меня слышишь? – тихо произнес Витек. – Подойди к окну. Подымись со стула или тахты и подойди к окну. Видишь меня? Я стою здесь и жду тебя и ждать буду до конца света. Отвори дверь, пройди по дорожке к калитке, а потом ко мне, в лесной сумрак. Призываю тебя всей силой воли, всем своим могуществом.
Витек до боли вытаращил глаза, впился взглядом в окна, которые были мертвы, то есть, конечно, они не были мертвы, ибо отражали гаснущий день, просто никто за этим мертвым отражением не пошевелил занавеской, никто не помахал рукой в знак взаимопонимания.
– Алина! – воскликнул он негромко.
Тучи расступились, обнажив чистое небо. Сбились толпами над горизонтом и там поджидали наступление ночи.
– Алина! – крикнул Витек.
– Алина!
– Алина!
Он кричал все смелее. Ему показалось, что Рекс скулит в доме и царапает дверь, ведущую на крыльцо. И тут отозвался уже седьмой состав, который, кряхтя, с трудом полз через долину в город. Усердно тарахтел, взбираясь на пригорок, затем долго визжал тормозами перед станцией, наконец с облегчением скатился к устью долины.
– Типичный невроз, – сказал Витек и вздрогнул: снизу, из леса, потянуло могильным холодом.
– Витька, – осторожно шепнул кто-то у него за спиной.
Это был Энгель. Он стоял у березки, трепетавшей едва проклюнувшимися листочками. Цеплялся за шелушащийся ствол побелевшими пальцами, готовый в любую минуту обратиться в бегство. Витек повернулся к нему боком, молчал.
– Иди сейчас же домой. Твоей мамаше плохо.
– Я тоже болен.
– Не валяй дурака, может, ее надо отвезти в город.
– Она послала тебя, чтобы ты меня отсюда выманил?
Энгель переступил с ноги на ногу. Его крупная лысеющая голова, облепленная сальными колечками ангельских волос, беспомощно покачивалась.
– Скандал будет, страшный тарарам.
– Пусть будет. А с какой стати?
– Неужели ты ничего не понимаешь?
Только сейчас Витек заметил чуть поодаль, в кустах дикой малины, Грету в светлом платье.
– А что я должен понимать?
Энгель оторвал лоскут коры, белой, как кожа покойника. Снова отчетливо зазвенели цимбалы на той стороне долины. Воздух замер, и звук свободно несся по глубокому желобу, обрамленному свежей зеленью.
– Они никогда не согласятся.
– Почему?
– Недалеко отсюда, там, у костела, погиб твой отец. Они это помнят, и все это помнят.
– Да, мой отец умер на ветке дуба.
Энгель долго молчал, а потом исторг шепот из стиснутого горла:
– Ты сын удавленника.
– Истерия инволюционная.
– Что ты сказал?
– Ничего. Самому себе.
– Через несколько дней выпускные экзамены.
– Пропади они пропадом.
– Дома тебя уже давно ждут.
– Пусть дом пропадает пропадом.
– Ты поплатишься здоровьем за свой идиотизм.
– Пусть пропадает пропадом моя жизнь.
Канюк принялся кружить над краем леса, над узким ущельем, над замершей виллой. Он описывал ровные круги, почти не шевеля крыльями, и, свесив голову так, словно полопались шейные позвонки, что-то высматривал на разогретой земле.
– Так когда же ты вернешься домой? – спросил Энгель.
– Может, никогда не вернусь. А теперь убирайся, иначе я за себя не ручаюсь.
Энгель отпустил ствол березы и вздохнул с демонстративной беспомощностью.
– Грета уезжает.
– Пусть едет. Ей всюду будет лучше, чем здесь.
Энгель вернулся к сестре. Они пошептались, украдкой поглядывая на Витека, у которого всерьез сводило левую ногу. Наконец Грета решилась, сделала несколько шагов в его сторону.
– Витек, слышишь?
Он молчал, неотрывно глядя на долину, всю в длинных, размытых тенях, похожих на шпангоуты тонущего судна.
– Знаешь, Левка сделал предложение Цецилии и не получил отказа. Сегодня вечером обручение. Ты в числе приглашенных.
– А какое мне до них дело?
– Не смешит тебя эта пара? – неуверенно полюбопытствовала Грета.
Витек медленно повернулся к ней.
– Грета, оставьте меня в покое. Я благодарен вам за все, знаю, что вы желаете мне добра, только я должен расхлебать все это в одиночку, как зверь. Никто не в силах мне помочь. Право, Грета, все слишком далеко зашло.
– Я тебе не верю.
– Мне никто не верит… Может, я сам себе не верю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66