Тадеуш Квятковский
Семь смертных грехов



Тадеуш Квятковский
Семь смертных грехов

Вместо предисловия

С самого детства я не выносил исторических книг. Свои муки на уроках польского языка, когда нужно было по памяти восстановить путь, которым Скшетуский следовал в Запорожскую Сечь, или описать «своими словами» поединки пана Володыёвского Скшетуский, пана Володыёвский – герои трилогии Г. Сенкевича. – Здесь и далее примечания переводчиков.

, я помню до сих пор. А «Старое предание» Крашевского и «Поята, дочка Лиздейки» вызывали у меня такое отвращение, что я готов был отдать товарищу свой завтрак за краткий конспект заданного отрывка, лишь бы не читать книгу самому. Учитель, желая пробудить во мне любовь к величественным страницам нашей истории, более или менее правдиво описанной в романах, не знал, что делать, и, наконец, в отчаянии от моего упорного сопротивления, потребовал, чтобы я в качестве домашней работы написал какое-нибудь сочинение на историческую тему. А так как я тогда пользовался репутацией первого поэта в классе, он думал, что этим подстегнет мое литературное честолюбие и я в конце концов сдамся.
Это произошло в июне, в самом конце учебного года. Взбунтоваться я уже не мог: непослушание грозило двойкой и тем самым был бы нанесен удар по карману моих родителей, ибо неудовлетворительная отметка лишала права на скидку с платы за обучение. И я несколько дней ходил взбешенный, проклиная школу, учителя и особенно сочинителей исторических романов.
В это время у нас квартировал цирковой артист – фамилии его я теперь уже не помню. Родители мои пополняли свой бюджет, сдавая иногда комнату приличным жильцам. И вот однажды появился симпатичный старичок и остался у нас жить. А поскольку цирк, где он работал, прогорел, артист этот ожидал, когда продажа циркового имущества с торгов даст возможность ему и его товарищам по несчастью получить хотя бы часть давно причитавшегося жалованья. Я как сейчас вижу его перед собой: пожилой, лысый толстяк с маленькими глазками, бегавшими, как проворные зверьки, и огромным носом, на котором удобно расположилась бородавка, украшенная кисточкой волос. Это был добрейший человек, но большой хитрец и проныра. Ничто не могло укрыться от его внимания, на все он немедленно находил остроумный ответ и благодаря своему умению льстить ухитрялся кое-как влачить существование, не имея никаких заработков. Многие из его афоризмов, изречений и прибауток я запомнил по сей день.
Кроме того, старый циркач был человеком образованным, объездил полсвета и много повидал на своем веку. Я был в восторге как от него самого, так и от его профессии – он был прекрасный жонглер – и целыми днями жадно слушал его рассказы про путешествия, чудесные страны и всякие открытия. Я даже перестал гонять футбольный мяч по лужайке – только бы слушать его.
Узнав о моих горестях, он похлопал меня по щеке и поведал мне историю владелицы Тенчинского поместья пани Фирлеевой. Исторические события превратились в его устах в увлекательный рассказ, который я тут же принялся со всем пылом переносить на страницы своей общей тетради. Велико было изумление моего учителя, когда я принес письменную работу. Но по мере того, как он знакомился с моим сочинением, лицо его стало понемногу меняться. Он пожал плечами и сказал:
– За сочинение я тебе поставлю пятерку, но все, что ты написал, – неправда и с историей ничего общего не имеет.
Тогда я стихийно запротестовал: моему циркачу я верил больше, чем преподавателю.
– А разве все, что писал Сенкевич, – правда? – воскликнул я в отчаянии оттого, что не удалось убедить учителя.
– Правда, мой мальчик! – отрезал тот.
Моим товарищам записанная мной «история» очень понравилась. Мне же этот успех принес некоторую пользу: учитель в дальнейшем не принуждал меня восторгаться исторической литературой. Я был горд и счастлив. Правда, как-то раз, назидательно подняв указательный палец, он сказал:
– Смотри, как бы история не отомстила тебе.
Учитель закона божьего, услышав о том, что я написал «еретическое» сочинение, отвел как-то меня в сторонку, заглянул в глаза и сказал:
– Губишь талант, сын мой, а талант – дороже всего в жизни.
История мне, конечно, отомстила – я написал исторический роман. Сидел, изучал эпоху, что всегда казалось мне страшно скучным занятием, прочел десятки томов Кольберга Кольберг, Оскар (1814–1890) – польский историограф, собрал богатейший материал – 23 тома – о польском фольклоре

, в которые теперь редко кто заглядывает. А случилось это так.
Как-то я купил книгу Гуго Коллонтая Гуго Коллонтай (1715–1812) – выдающийся польский прогрессивный общественный деятель и писатель.

«Состояние просвещения в Польше в последние годы правления Августа III». Когда я начал перелистывать этот труд, мое внимание привлек один абзац. Я начал читать, и вдруг – эврика! Я был в восхищении: выдающийся мыслитель подробно описал историю владелицы Тенчинского поместья – пани Фирлеевой. Я не мог оторваться от книги. Пани Фирлеева напомнила мне годы моей юности. Нет, цирковой артист не обманул меня, его рассказ соответствовал историческим фактам. С горящим лицом поглощал я до поздней ночи потрясающе интересное повествование Коллонтая.
В ту ночь я понял, что напишу книгу про хитрого кармелитского служку, а его образ спишу с моего старого жонглера, который так ловко играл в кости, что поражал всех, выбрасывая столько очков, сколько ему заказывали. Я был побежден, захвачен историей. Мой циркач прогнал у меня сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85