Ведь не осталось ни малейших надежд на его возвращение, и вот Анатолий здесь, в кругу своих товарищей! Со всех сторон Борисова засыпали вопросами.
– Да тише вы, черти! – не то в шутку, не то всерьез крикнул военком эскадрильи Иван Аладинский. – Хотя бы кто-нибудь спросил, ел ли человек сегодня.
– Если по-честному, то не только сегодня, а третий день во рту ничего не было. Аттестата-то у меня нет, я же госпитальный дезертир.
– Не падай духом, Толя, сейчас наверстаешь упущенное, – раздались в толпе голоса, и с разных сторон потянулись к Борисову руки с пачками гречневого концентрата, галетами, кусками сахара.
…Три товарных вагона в пути несколько раз прицепляли к другим составам, и только на седьмые сутки поезд, наконец, прибыл в место назначения. Разместились в обычных армейских казармах. Но сейчас они казались необычными, из иного мира, потому что в них был электрический свет, а мы за эти полгода совсем отвыкли от него.
Командование запасной авиабригады, в состав которой временно вошел полк, разрешило личному составу недельный отдых. Это тоже обрадовало: шутка ли, после того, что пришлось пережить, вдруг не бьют по тебе зенитки, не сыпят гитлеровцы бомб на аэродром, да еще целую неделю можно ничего не делать.
– Думалось ли, гадалось ли, что мы Новый год встретим так далеко от фронта, – удивлялся Сергей Попов.
Настроение у всех было приподнятое. Кто знал адреса своих семей, писали письма, а Плотников рискнул даже телеграмму послать жене.
– Чем черт не шутит, когда дети спят. А вот и дойдет, тогда Нина обязательно приедет к Новому году, – убеждал Валерий Попова. – Не все же ей похоронки получать обо мне. Пусть приедет и убедится, «что солдат еще живой».
Время летело так быстро, что незаметно подошли последние два дня 1941 года. До подъема было еще не меньше часа, а дневальный разбудил Плотникова.
– Товарищ младший политрук, вставайте, к вам жена приехала.
Валерия как ветром сдуло с кровати. Кажется, ни по одной тревоге он так быстро не одевался, как сейчас.
– А где же она? – опомнившись, спросил дневального.
– Стоит возле моей тумбочки! – отчеканил моторист.
Плотников вихрем помчался к выходу, и через какое-то мгновение Нина была в объятиях мужа, которого уже дважды оплакивала, получая с фронта известия о его гибели.
В тот же день однополчан молнией облетело радостное известие: в полк возвратились Андрей Буханов и Иван Малышенко. Представ перед командиром полка, они начали было докладывать по всей форме, но Павел Иванович махнул рукой: «Оставить доклад», и крепко, по фронтовому обнял Андрея и Малышенко. Первым в штаб прибежал, запыхавшись, Попов. Затем как из-под земли выросли Маслов и Емельянов, а через несколько минут комната была битком набита: каждому хотелось «из первоисточников» узнать о странствиях этих двух мужественных летчиков. И когда воцарилась тишина, они рассказали…
Через два дня после того, как их навестили в Симферополе Попов и Вендичанский, оба вместе с госпиталем были эвакуированы в Керчь, оттуда через пролив на Таманский полуостров, а затем санитарным поездом в глубокий тыл. Перед отправкой их чуть было не разлучили, хотели разместить в разные эшелоны. Пришлось обращаться к самому начальнику госпиталя. Убедили все-таки, что они не просто летчики одного полка, а настоящие друзья, и разлучать их никак нельзя.
Как только обоих подремонтировали так, что могли ходить с помощью палок, они начали осаждать начальника госпиталя просьбами о выписке в часть. Осада продолжалась больше недели, пока, наконец, начальник госпиталя не пошел на компромисс: он согласился обоих выписать с направлением в свой полк, но с обязательным предварительным трехнедельным отпуском. Они и этому были рады. В тот же день получили необходимые медицинские документы, продаттестаты, поблагодарили лечащих врачей и сестер и оставили стены госпиталя.
Вышли на улицу и вдруг остановились:
– А куда же мы поедем? – спросил Буханов.
– Не знаю, Андрюша. Я как-то раньше об этом не подумал. – Между бровей у Малышенко пролегла глубокая складка, губы поджались и он глухим голосом добавил:
– Мне ехать некуда. Каховку немцы захватили, а там у меня все: отец, мать, три сестренки, – Ваня немного помолчал, а потом с грустью продолжал: – Были, конечно, а сейчас – не знаю.
– Знаешь что? – обратился Андрей к другу. – Поедем в Сталинград, туда моя Галина с Аллочкой эвакуировалась. Ну, чего молчишь? Да тут и думать нечего – решено!
Для Галины Ивановны как гром среди ясного неба был приезд мужа со своим другом.
– Андрюша, хотя бы письмо или телеграмму прислал. Я бы что-нибудь продала и купила продуктов, – взволнованно говорила она. – А то у нас с продуктами… – потом спохватилась и умолкла, не досказав то, что чуть не сорвалось с языка.
Но Андрей и так все понял.
– А ты же писала, что вы с Аллочкой сыты, да еще убеждала, чтобы я не беспокоился о вас, – ласково сказал Андрей.
Наступила тишина. Они встретились взглядами и улыбнулись. Да и что было говорить? Без слов поняли друг друга. На фронте и в госпитале не один Буханов получал письма из тыла от родных и близких, в которых никто не жаловался, что сутками не отходил от своих рабочих мест, спал там, где работал, что питание было крайне скудным. Туда шли письма с заверениями: «О нас не беспокойтесь, у нас все хорошо, мы сыты и ни в чем не нуждаемся. Бейте фашистскую гадину и скорее возвращайтесь домой». Так писала и Галина Буханова.
Две недели выхаживала она дорогих гостей, и все это время Андрей не выпускал из рук свою дочурку. Аллочка уже подросла, научилась говорить много новых слов, и это было лучшее лекарство для отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103