вот только непонятно, с чего он вдруг заинтересовался Анохиным. В данном же случае он повел себя по-другому: взглянув на вошедшего мельком, пробормотал: «А-а… это ты, морпех…» После чего продолжил листать какие-то папки, сложенные стопкой перед ним. Другим уже виденным прежде оказался один из тех двух медиков в санчасти вятского СИЗО. Это был шатен лет тридцати пяти или чуть постарше. В отличие от блондина с его властной физиономией человека, привычного отдавать команды, и других присутствующих, у которых вместо лиц были казенно-равнодушные маски, у медика – или кто он по своей специальности – оказались тонкие, интеллигентные черты лица. Выглядел он несколько уставшим; лицо его казалось каким-то печально-отстраненным… Но в тот момент, когда они вдруг встретились глазами – несколько секунд, непонятно зачем, они смотрели в упор друг на друга, – в его взгляде, напряженном, заинтересованном, проявилось нечто такое, чего Анохин по ходу этого скоротечного эпизода так и не смог для себя расшифровать.
Если не считать двух конвоиров, «блонда» и «медика», здесь присутствовал еще плотный коренастый мужчина лет тридцати, который мог быть либо замом Хозяина по режиму – вряд ли это сам начальник колонии. Либо местным кумом… либо еще кем-то из числа лагерной администрации.
Именно крепыш в течение примерно десяти минут инструктировал зэка Анохина… Сергей его совсем не слушал. Зачем? В общей камере, в которую его наверняка поместят после всех этих формальных процедур, на видном месте непременно будет висеть «икона», – так называют зэки про меж собой помещенные в рамочке Правила внутреннего распорядка. Они везде одинаковы. Ничего принципиально нового для себя – так думал Анохин – он не надеялся услышать. А потому и не прислушивался к тому, что ему здесь говорили.
В его мозг проникли лишь какие-то обрывки фраз, которые произносил крепыш.
«Особые условия содержания»… «Максимум дисциплины»… «После приема пищи состоится общее построение… будет сделано важное объявление».
«Плевать я хотел на ваши порядки, – подумал про себя Анохин. – Не знаю, как другие, но лично я не собираюсь гостить здесь слишком долго…»

Уже первые часы пребывания Анохина в «девятке» показали ему, как и другим прибывшим вместе с ним зэкам, что он попал в довольно необычное, по российским меркам, учреждение УИН.
Сама ИТК номер 9 местного облуправления ГУИН мало чем отличалась от других российских колоний. А вот секция «В», расположенная хотя и на территории колонии, но функционирующая автономно – из администрации «девятки» доступ на этот объект имели лишь трое, включая самого Хозяина, – отличалась от них самым кардинальным образом.
Впрочем, Анохин, погруженный в свои невеселые мысли, поначалу не очень-то обращал внимание на окружающую его обстановку; он удивлялся лишь тому, что в компактном тюремном блоке, куда доставили его и других зэков этапом из кировской пересылки, все выглядело как-то… не по-отечественному, что ли. Так, словно они очутились каким-то непостижимым образом в американской или европейской тюрьме (правда, особого, строгого вида содержания, для очень опасных преступников).
Во всяком случае, душевые в ротной казарме гвардейской бригады, где он служил, или в том же офицерском общежитии в Балтийске, где он некогда проживал, выглядели совершенно убого в сравнении с тем, что он увидел здесь, в секции «В» ИТК-9.
На помывку вновь прибывших водили по два человека. Компанию Анохину составил парень лет двадцати – двадцати двух, стриженный, как и он, под ноль (и оттого похожий на забритого в армию новобранца), которого он видел мельком лишь во время этапа из пересыльной в колонию.
– На помывку двадцать минут! – сообщил вертухай, когда их ввели в сверкающий чистотой предбанник. – Мыло, шампунь найдете на полке в душевой!
Двое зэков быстро разоблачились и побросали свою цивильную одежду в большие пластиковые мешки (так им было велено). На скамье в предбаннике лежали сложенные в аккуратные стопки – два комплекта местной униформы для зэков черного цвета, а также головные уборы в форме кепи; на полу, под скамьей, стояли две пары новеньких «гадов», причем отнюдь не кирза…
Минут через пять, когда Анохин принялся намыливать себя по второму заходу, из кабинки напротив раздался голос:
– Я Алексей… Леха… А прозвище мое – Дизель.
– Меня Сергеем зовут, – нехотя отозвался Анохин.
– У меня «сто шестая», часть первая… «червонец».
Анохин хмыкнул. Парень, который намывается в соседней душевой кабинке, имеет срок за убийство. Вообще-то «дизель» на жаргонном наречии означает «дисбат». Но служил ли этот парень в армии, и связана ли как-то его кличка с возможной отсидкой в дисбате, кого и как он пришил – этого Анохин не то что не знал, но и знать не хотел.
Минуты через две или три Леха вновь подал голос:
– А ты из военных, из армейских, да?
– Да, – по-прежнему нехотя ответил Анохин.
– Из офицеров? Или из контрактников? В каком звании служил… если не секрет?
– Капитан.
Парень, высунув голову из своей кабинки, удивленно присвистнул, как будто перед ним был полковник или даже генерал.
– Ог-го-го… Я сразу просек, что вы… ты… офицер. Ниче, что я к вам – на «ты»?
– Валяй. Мне все равно.
– Так вы… ты… у тебя – первая ходка? – догадался Леха. – Тебе уже прозвище какое-нибудь дали? Погоняло по-ихнему.
– Не знаю. Нет, наверное.
Леха скрылся на минуту, смыл под струями теплой воды мыльную пену, затем вновь попытался возобновить разговор:
– Вообще-то здесь круто, я даже не ожидал. Наверное, в какую-то показательную зону попали… Слух прошел, что кто-то на пересылке разбил морду Шлепе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105