Объект, не выдержав давления, может просто-напросто психологически сломаться, и вместо добра получится одно зло.
Мы педагоги должны руководствоваться простым, ясным как день принципом «не навреди». Я к чему клоню-то?
Неплохо было бы, конечно, довести Павлика до самоубийства. Эффектно, красиво, драматично. Но. Во-первых, за такие дела срок дают, а во-вторых, это свело бы на нет все затраченные усилия. Вместо, многое переосмыслившего и усвоившего суровый урок сотрудника, я получил бы хладный труп. На хера мне он, спрашивается? А кто будет Депозитарий сторожить? Я, что ли?
Пора была заканчивать эксперимент.
Я вышел из засады и неторопливо направился к месье Тюрбанову. Увидев меня еще издали, он замер. Подойдя к Павлику, я аккуратно поправил ему галстук, застегнул пуговицы на пиджаке. Потом вытащил из кармана давешний пропуск.
– Вот, Павел Макарович, – сказал я, – это тебе на память.
– Фил! – слабо прошептал Павел Макарович и сделал попытку встать передо мной на колени.
Я удержал его от таких бурных и чрезмерных проявлений чувств:
– Ладно, Павлик, хорош… Но впредь служи справно! – И, подумав, добавил: – А не то отфарширую как утку.
19. Дядя не в шутку занемог
Правда, однажды Павел Макарович меня все-таки объегорил. Как последнего лоха на козе объехал. Да, мой неизвестный друг, представь себе, случился такой компот. Дело было так.
Сижу как-то в дежурке мрачный, невыспавшийся, пью кофе с молоком. Зима, утро, темно, ранний последефолт. Отчаянная дороговизна памперсов Libero. Сто долларов – сумма, от которой кружится голова. Настрой самый мрачный, и даже пессимистический. Постоянно появляются всякие навязчивые идеи. Например, одного милягу премьер-министра хочется покрепче ухватить за ножки и со всего размаху ебануть об угол прямо его довольной, сытой мордашкой. Или даже еще лучше – на кол посадить! Под музыку Вивальди. Осталось только придумать, как добраться с этой целью до Новой Зеландии. Съебся ведь, гаденыш!
Сиквестр… Бля, попадись он мне тогда, я б ему такой сиквестр устроил… Мог бы потом в опере женские партии исполнять.
Плюс ко всем невзгодам – суровая необходимость вставать в полшестого утра и пробираться сквозь предрассветную мглу и снежные торосы на молочную кухню. Там биться насмерть со сворой бабок, по подложным документам получающих детское питание с целью спекуляции. Потом сразу, без перерыва ехать в Третьяковку и общаться с сотрудником Романычевым по поводу того, что у него опять ширинка не застегнута. Есть, словом, отчего хандрить.
Но вот кофе тогда был у нас знатный. Варенный, душистый. Совсем не то, что раньше – паршивый морковный суррогатишко из железной банки. Предвижу возмущенные возгласы. Мол, как же так, только и талдычил тут нам двести страниц про нищету, голод и невыплаты, а сам по утрам кофейком пробавлялся! Нестыковочка, что за дела! Да, ребята, было у нас такое слабое кофейное утешение, но вы погодите бичевать автора. Если бы не счастливое стечение обстоятельств, то был бы нам «хрен на блюде, одна штука», а не кофе.
Началось все с финнов, которые осуществляли контроль в Третьяковке за системами жизнеобеспечения. Системы эти, вопреки нашему стойкому советскому мнению о финском качестве, являлись беззастенчивым говном семидесятых годов прошлого века. «Набор Юного радиолюбителя» на лампах – вот что это было такое. Они постоянно ломались и выходили из строя. Поэтому фирма, поставившая это допотопное барахло, вахтовым методом забрасывала в Москву своих механиков и электриков. Наши-то дяди Пети и дяди Васи ни пса не смыслили в финских задвижках, а все их попытки побороть буржуазную технику силой мысли, исконной смекалки и газового ключа приводили только к тому, что она ломалась еще пуще.
Ценные иностранные специалисты имели своей штаб-квартирой стратегический объект «восьмерка» в Большом Толмачевском. На втором этаже бывшего вытрезвителя, в помещении помывочного пункта они развернули походную сауну, а свой финский быт обустроили привычными каждому цивилизованному человеку вещами: микроволновой печью, огромадным ксероксом, и промышленной кофеваркой Siemens. Последняя была способна не только произвести четверть ведра кофе в час, но и поддерживать его горячим сколь угодно долгое время.
Военспецы по большей части бухали, как свиньи и лишь иногда лениво ковырялись красивыми синими отвертками в своих системах. Когда финики не были заняты ни тем ни другим, то грели сосиски в микроволнах, упивались кофе, и копировали в несусветных количествах столь полюбившиеся им московские порноиздания.
Финская жизнь их текла размеренно, патриархально, в полном соответствии со знаменитым национальным темпераментом. Ничто не предвещало беды, пока не случился август 98-го года.
Все изменилось в одночасье для Раймо Кукконена и Марти Валерстадта. Глубокой осенью администрация Третьяковки объявила себя свободной от всех финансовых обязательств перед зарубежными партнерами. До кучи, от широты душевной еще и местным коммунальным службам был дан сигнал «Отбой, всем спать!», после чего те немедленно отключили на «восьмерке» отопление и электричество. Время наступало нервное.
Простывшие, все в соплях и морально подавленные Раймо и Марти бежали на родину. При отступлении за Линию Маннергейма бравые финны побросали все свое вышеописанное финское добро. А добро, как известно, оно пропадать не любит.
Е.Е. рассудил, что раз так, то любое промедление становится явным признаком скудоумия, и объявил сауну, ксерокс, микроволновку и кофеварительную машину законными трофеями «Куранта».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124