Бывало, так и говорили, звоня в дежурку: «Пришлите Куранта в шестнадцатый зал!». Не Васю, не Петю, а именно Куранта.
Некоторые бабушки были чрезвычайно словоохотливы. Ввязавшись единожды в беседу с такой любительницей поболтать, ты рисковал надолго заделаться ее постоянным собеседником. При новой встрече она уже спешит к тебе, как к старому знакомому и немедленно заводит масштабную беседу-диспут на самые неожиданные темы. Что характерно, у каждой был свой конек.
Например, одна яростно и многословно проклинала банду Ельцина. Другая при каждой возможности доверительно сообщала, что ее зять – бездельник и пьяница («Не то что вы, такой интересный, так много знающий молодой человек в пиджаке!»). Третья обожала пространные экскурсы в историю русской живописи, причем все ее знания были почерпнуты из лекций памятного нам Галкина Альберта Ефимовича. Четвертая и вовсе била наповал. Эта «номер четвертый» была, доложу я вам, тот еще фрукт. С перчиком такая бабуся, экстренная. Бивис и Батхед Трехгорной мануфактуры.
10. Бивис и Батхед Трехгорной мануфактуры. (Глава внутри главы)
Я знаю, что повесть моя частенько скачет и прыгает как захочет. Туда-сюда, прыг-скок. Что далеко не всегда соблюдается хронология и последовательность событий, происходивших со мной и моими верными товарищами в Третьяковской галерее. И я прекрасно отдаю себе отчет в том, что возможно это раздражает. И что кто-то вероятно уже не раз досадливо восклицал: «Аффтар, ты мудаг! Хуль ты мечешься, как укушенный за яйца сайгак!». Увы, но ничего тут поделать уже нельзя. Так вышло, извините. Просто иногда вспоминается вдруг что-то настолько особенное и исключительное, что волей-неволей, а откладываешь ради него все остальное в сторону. Михаил Борисович, Крыкс, SLO и даже я сам преспокойненько потерпим пока.
Итак, встречайте! БиБТМ!
Стою я как-то на «первой» зоне в конце дня. Скучаю. Народу уже почти не осталось, бродит лишь пара приезжих теток в мохнатых шапках и шумно восхищается парадными портретами XXVIII века.
Был такой жанр в те наивные и блестящие времена – парадный портрет. Обязательно чтоб в полный рост, обязательно чтоб в сапогах и шпорах, обязательно при всех орденах и лентах, обязательно на фоне собственной капитальной недвижимости с колоннами. Дамам разрешалось сапог не надевать, и взять на руки собачку – какого-нибудь жуткого генетического уродца, отдаленно напоминающего шпица.
В наши дни идею парадного портрета с сомнительным успехом развивают заведения, как правило, смежные с металлоремонтами и обувными мастерскими. Орудующие в подобных местах фотохудожники заставляют принимать клиентов самые неестественные и томные позы, а маленьких детей там наряжают в испанские шляпы с перьями и вышитые сарафаны в псевдорусском стиле. Как будто это забавно. И задний фон еще на тех портретах всегда такой подозрительный, белесо-голубой.
Передвигаясь короткими перебежками от одного полотна к другому, приезжие тетки живо обсуждали увиденное. А увиденное, впечатляло их неимоверно мощно. То и дело всплескивая руками, они пронзительно вскрикивали на малороссийском диалекте-суржике что-то вроде: «Ах, боже ш ты мой, ну шо за красотишша!» . Или даже так: «Мать моя женшина!» , вероятно выражая этим наивысшую степень восторга.
Особенно женшинам понравился огромный портрет графа Куракина в полный рост. Вернее будет сказать, даже не граф как таковой – пузатенький, добродушного вида старичок, а белые графские панталоны в обтяжку. Про эти панталоны они даже поспорили немного.
Дама помоложе утверждала, что в них «для тянучести» добавлена лайкра. Ее более старшая и мудрая подруга резонно возражала, мол, в царской России ввиду промышленной отсталости по определению не могло быть лайкры. И, стало быть, панталоны не иначе как капроновые. Они и меня пытались втянуть в свой искусствоведческий диспут. Но я только строго глянул на них, и неприветливо буркнул:
– С посетителями разговаривать не положено!
Дела мне только нет, что обследовать чьи-то посторонние кальсоны! Из чего они там конкретно сделаны, и как именно крепились на графе Куракине – мне это исключительно по херу.
Озадаченные таким ответом, тетки ретировались в соседний зал, откуда как мышки из норки боязливо на меня поглядывали. Какое-то время я забавлялся тем, что кидал на них свирепые взгляды, переговариваясь при этом по сломанной «мотороле» с воображаемой группой захвата. В конце концов так запугал простодушных колхозниц, что они, громыхая модными житомирскими сапогами с отворотами, в панике бежали. Стало совсем пустынно. А стоять еще почти что час.
В этот самый момент подгребает ко мне этакая мадам. Лет неопределенных и вида самого разбитного. Если бы я имел поэтические наклонности, то сказал бы, что «у нее были глаза, много чего повидавшие, и руки, много чего подержавшие».
Толстые пальцы мадам гнулись к земле под тяжестью унизавших их перстней, губы пламенели алым, веки переливались перламутровыми цыганскими тенями. Лихо зачесанные наверх волосы, крепились на макушке здоровенной дулькой в виде розы, и имели удивительный фиолетовый цвет. Небрежно перекинутая через плечо пестрая шаль волочилась по полу. Плюс тяжелый, удушливый аромат «Красной Москвы».
Это была не женщина, это была «Кармен-сюита» какая-то!
Но меня не проведешь, видали мы таких фруктов. Наша, третьяковская, поболтать намылилась – быстро определил я наметанным глазом.
На такие случаи у меня имелось хорошее и эффективное как дихлофос средство. Нужно было посмотреть на подошедшую специальным взглядом. Взгляд как бы говорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124