«Хуясе!» – думаю. – «Чудесненько…».
– Я догоню вас, ничего! – крикнул я ему вслед, и побыстрее вышел вон из Галереи.
Пусть сначала страсти улягутся, и пострадавших вывезут на каретах «Скорой помощи». Зачем мне сейчас все эти разбирательства и нервные переживания? Пойду-ка лучше прогуляюсь по Лаврушинскому.
Ну положим, чайником никто никого не пиздил. И вообще, масштабы инцидента были сильно преувеличены. А дело было так. Сидит Кремер в дежурке, смиренно пьет свой послеобеденный кофе. Мысли его бесконечно далеки и от Третьяковки и вообще от всей этой суеты с диванами. И вспоминаются ему, должно быть, ковыльные степи, жаркое солнце и песня старого чабана-казаха, черные терриконы угольных шахт и зарево огней металлургического комбината, огромные яблоки алма-атинского сорта «апорт» и Немецкий драматический театр в городе Темиртау. Ах, как славно давали там «Сказки Гофмана» и «Юность Эрнста Тельмана»! Как дивно хороша была Сонечка Штерн в роли революционерки Розы Люксембург!
Вдруг влетает взбешенный, лохматый, как дикобраз Горобец, и с порога начинает на него орать:
– Падла, а еще друг называется! Откажись от дивана, фашист, не то худо будет! На табуретке будешь свое страшилище драть!
Кремер, чья нервная система и без того уже подточена событиями последнего времени, особо не вдаваясь в суть претензий, принимает вызов. И с открытым забралом устремляется в контратаку:
– Да пошел ты на хуй! Какой еще диван?! Совсем допился, урод долбанный!
Тут Горби действительно хватает чайник. У чайника от резкого рывка непроизвольно открывается крышка и из него выплескивается где-то примерно со стакан кипятка. И надо же такому случиться, в аккурат на сотрудника Лариосика, так некстати подвернувшегося под руку.
Экзальтированный Лариосик с воплями «А-а-а, сварили, суки!» бегает по дежурке и в панике пытается стащить с себя обжигающие, прилипшие к ногам брюки. Кремер и Горобец, исполненные ярости, сшибаются посередине комнаты, но не успевают причинить друг другу почти никакого вреда – опомнившийся Гарик Романов расшвыривает их в разные стороны. Короче, тарарам и блины!
Взорам подоспевших на подмогу коллег, открылся неопубликованный вариант Бородинской панорамы: бледный Кремер, запрыгнувший на стул, напротив него трясущийся от гнева Горобец с чайником в руках, между ними решительный Гарик. Эмоциональным центром всей композиции является подвывающий Лариосик со спущенными штанами. Двумя пальцами он придерживает цветастые трусы, которые тоже пострадали в катаклизме, и даже успели уже немного полинять… На ляжечки Лариосика, право слово, неловко смотреть – они имеют какой-то нездоровый малиновый румянец.
Эпилогом концерта было восклицание сотрудника Сальникова: «Поздравляю, пидарок, допрыгался! Дайте-ка, и я ему еще вдарю!». Лелик Сальников маленько поотстал, и грешным делом решил, мол, Лариосика за его многочисленные подлости нарочно пытались сварить вкрутую, прямо не вынимая из одежды.
В это самое время в дежурку, как назло, заходит куратор «Куранта» Зайкова. Взгляд Зайковой быстро скользит по Горби, по Кремеру, по Гарику, застывшему в позе «Не пущу!», по дымящимся штанам Лариосика и вероятно первая мысль, которая ее посетила была: «Лучшего повода для очередной задержки зарплаты, чем гомосексуальная оргия и отвратительная драка придумать трудно, почти невозможно!».
Подводя итоги, можно сказать, что никто так толком и не пострадал, кроме Лариосика. Но его особо не было жалко – Лариосик пользовался заслуженной репутацией лентяя и пиздобола. Я, как ни странно, тоже не пострадал. Поставил Горби с Кремером в качестве моральной компенсации по бутылке портвейна – на этом дело и кончилось. Вспоминая эту историю, мы еще долго весело смеялись. Все, кроме опять же обваренного Лариосика. Впрочем, вскоре его все равно сократили.
Да, стоит, наверное, добавить, что кожаного дивана у меня никогда не было. И сейчас нет. И вряд ли будет когда-нибудь.
21. Возвращение Леоныча
Леоныч, он же Леонов Александр Георгиевич поставил свою подпись под рекрутским контрактом менее чем за год до конца времен. То есть, где-то в сентябре 98-го.
Никакой Мефистофель не хохотал ужасным хохотом при этом событии, и молнии не сверкали зловеще в грозовых небесах. Леоныча не охмуряли коварные королевские вербовщики рассказами о далеких странах и несметных сокровищах испанских галеонов. Его не соблазняли продажной любовью прекрасные мулатки в портах Карибского архипелага. И даже профсоюзные проныры не сулили ему стабильной заработной платы, служебного роста и уверенного взгляда в завтрашний день. Он с самого начала знал, на что идет, и никаких иллюзий питать не мог.
Дело в том, что Леоныч еще раньше меня успел послужить в третьяковской охранке. Правда, я его тогда не застал, он уволился буквально за неделю до моего прихода. Устроился Леоныч тогда на другую, близкую по профилю работу – начальником рекламного отдела некоего банка. Ну а что, нормально. И странного в этом ничего нет. Пройдя суровую школу «Куранта», человек мог совладать уже с любыми испытаниями, которые приготовила ему жизнь.
Внешности Леоныч был красочной. Это признаю даже я, а я хвалить за зря не буду. Довольно высок, светловолос. Кажется, даже голубоглаз. По его собственному определению «мощнорук» и «брутален». Но тип совсем не арийский, а с такими достаточно явно уловимыми бурят-монгольскими мотивами. При мне из пустого баловства ударом кулака развалил в щепки хороший казенный стул. Стригся коротко (а то и вовсе брил голову наголо), и время от времени отпускал бородки разнообразной формы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124