ведь доказательство
должно даваться исходя из чего-то относительно чего-то и для обоснования
чего-то. Таким образом, выходит, что все, что доказывается, должно
принадлежать к одному роду, ибо все доказывающие науки одинаково пользуются
аксиомами.
Но если наука о сущности и наука о началах доказательства разные, то
спрашивается: какая из них главнее и первое по своей природе? Ведь аксиомы
обладают наивысшей степенью общности и суть начала всего. И если не дело
философа исследовать, что относительно них правда и что ложь, то чье же это
дело?
И вообще, имеется ли о всех сущностях одна или многие науки? Если не одна,
то какую сущность надлежит признать предметом искомой налги науки?
Маловероятно, чтобы одна наука исследовала все их; в таком случае
существовала бы также одна доказывающая наука о всех привходящих свойствах
[этих сущностей], раз всякая доказывающая наука исследует привходящие
свойства, сами по себе присущие тому или иному предмету, исходя из
общепризнанных положений. Поэтому если речь идет об одном и том же роде, то
дело одной науки исходя из одних и тех же положений исследовать привходящие
свойства, сами по себе присущие [этому роду]: ведь и исследуемый род есть
предмет одной науки, и исходные положения - предмет одной науки, либо той
же самой, либо другой; а потому и привходящие свойства, сами по себе
присущие этому роду, должны быть предметом одной науки, все равно, будут ли
ими заниматься эти же науки или одна, основанная на них.
Далее, касается ли исследование одних только сущностей или также их
привходящих свойств? Я имею в виду, например, если тело есть некая сущность
и точно так же линии и плоскости, то спрашивается, дело ли одной и той же
науки или разных наук познавать и эти сущности, и принадлежащие каждому
такому роду привходящие свойства, относительно которых даются
доказательства в математических пауках? Если же это дело одной и той же
науки, то и наука о сущности будет, пожалуй, некоей доказывающей наукой, а
между тем считается, что относительно сути вещи нет доказательства. Если же
это дело разных наук, то что это за наука, которая исследует привходящие
свойства сущности? Ответить на это крайне трудно. Далее, следует ли
признавать существование только чувственно воспринимаемых сущностей или
помимо них также другие? И [если также другие], то имеются ли такие
сущности только одного вида или их несколько родов, как утверждают те, кто
признает Эйдосы и промежуточные предметы, рассматриваемые, по их словам,
математическими науками? В каком смысле мы признаем Эйдосы причинами и
сущностями самими по себе, об этом было сказано в первых рассуждениях о
них. Но при всех многоразличных трудно- стях, [связанных с этим учением],
особенно нелепо утверждать, с одной стороны, что существуют некие сущности
(physeisi) помимо имеющихся в [видимом] мире, а с другой - что эти сущности
тождественны чувственно воспринимаемым вещам, разве лишь что первые вечны,
а вторые преходящи. Действительно, утверждают, что есть
сам-по-себе-человек, сама-по-себе-лошадь, само-по-себе-здоровье, и этим
ограничиваются, поступая подобно тем, кто говорит, что есть боги, но что
они человекоподобны. В самом деле, и эти придумывали не что иное, как
вечных людей, и те признают Эйдосы не чем иным, как наделенными вечностью
чувственно воспринимаемыми вещами.
Далее, если помимо Эйдосов и чувственно воспринимаемых вещей предположить
еще промежуточные, то здесь возникает много затруднений. Ведь ясно, что в
таком случае помимо самих-по-себе-линий и линий чувственно воспринимаемых
должны существовать [промежуточные] линии, и точно так же в каждом из
остальных родов [математических предметов]; поэтому так как учение о
небесных светилах есть одна из таких наук, то должно существовать какое-то
небо помимо чувственно воспринимаемого неба, а также и Солнце, и Луна, и
одинаково все остальные небесные тела. Но как же можно верить подобным
утверждениям? Ведь предположить такое небо неподвижным - для этого нет
никаких оснований, а быть ему движущимся совсем невозможно.
То же можно сказать и о том, что исследуется оптикой и математическим
учением о гармонии: и оно не может по тем же причинам существовать помимо
чувственно воспринимаемых вещей. В самом деле, если имеются промежуточные
чувственно воспринимаемые вещи и промежуточные чувственные восприятия, то
ясно, что должны быть живые существа, промежуточные между
самими-по-себе-живыми существами и преходящими. Но может возникнуть вопрос:
какие же вещи должны исследовать такого рода науки? Если геометрия будет
отличаться от искусства измерения (geodaisia) только тем, что последнее
имеет дело с чувственно воспринимаемым, а первая - с не воспринимаемым
чувствами, то ясно, что и помимо врачебной науки (а точно так же и помимо
каждой из других наук) будет существовать некая промежуточная наука между
самой-по-себе-врачебной наукой и такой-то определенной врачебной наукой.
Однако как это возможно? Ведь в таком случае было бы и нечто здоровое
помимо чувственно воспринимаемого здорового и самого-по-себе - здорового.
Вместе с тем неправильно и то, будто искусство измерения имеет дело только
с чувственно воспринимаемыми и преходящими величинами; если бы это было
так, то оно само исчезло бы с их исчезновением.
Но с другой стороны, и учение о небесных светилах Ее может, пожалуй, иметь
дело только с чувственно воспринимаемыми величинами и заниматься лишь
небом, что над нами. Действительно, и чувственно воспринимаемые линии не
таковы, как те, о которых говорит геометр (ибо нет такого чувственно
воспринимаемого, что было бы прямым или круглым именно таким образом;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17