Наиболее законопослушный из моих трех ангелов-хранителей, Джим к тому же и жил ближе всех. Джим сказал, что жена посоветовала ему предложить мне свои услуги, пока я не получу права. Меня останавливало то, во что это обойдется, его — запрет на радио и музыку в машине. Мы договорились, что подумаем и дадим друг другу знать.
Сегодня, в среду, мотоцикл Кэтрин уже стоял на своем месте, у дверей кухни. Так что Джим сразу уехал, а на кухне меня встретил теплый запах еды, воцарившийся здесь так же естественно, как и прежде, когда у меня жили другие девушки.
— Ты уж извини, — сказала она, указывая локтем на жарящуюся яичницу. — Я не знала, когда ты вернешься, а есть хотелось ужасно.
Интересно, сильно ли ей пришлось напрячься, чтобы не сказать «вернешься домой»?
Она оглядела меня с головы до ног и вопросительно приподняла брови.
— Промок малость, — объяснил я.
— Ладно, потом расскажешь.
Пока я переодевался, она пожарила вторую яичницу, и мы тихо-мирно поужинали.
Я сварил кофе нам обоим и выпил свой, любуясь ее чистым лицом и белокурыми волнистыми волосами. Интересно, а каким я выгляжу в ее глазах? Я несколько тревожился на этот счет.
— Сегодня я опять виделся с доктором Форсом… — начал я.
Кэтрин улыбнулась.
— И что, он все так же мил и обаятелен и вселяет веру в человечество?
— Не то чтобы очень. Более того, есть вероятность, что он намеревался меня прикончить, если получится.
Позевывая, я мало-помалу, ничего не преувеличивая, рассказал ей о сегодняшних событиях.
Кэтрин слушала очень внимательно. На лице ее отражался ужас.
Я взял ее кружку из-под кофе и поставил в раковину. Мы все еще сидели на кухне — моя матушка в свое время поставила там пару удобных просторных кресел перед хорошим камином.
Мы сидели рядом, втиснувшись в одно кресло, не столько даже потому, что это доставляло нам удовольствие, сколько затем, чтобы ощущать дружескую поддержку.
Я рассказал Кэтрин о профессоре Лоусон-Янге и предложенном им способе исследования с введением неизвестного.
— И вот теперь я обдумываю все, что кто-либо сказал и сделал, добавляю икс-фактор и смотрю, что получится.
— Что-то уж больно сложно звучит.
— Зато все видится в ином свете.
— Ну, а когда ты его найдешь, этого Номера Четвертого?
— Он мне в кошмарах снится, — сказал я.
Я погладил ее по голове. Она свернулась у меня на коленях так уютно, как будто всю жизнь тут сидела.
Для того чтобы добавить Четвертого в картину с того момента, когда мне впервые стало известно о его существовании, придется вспомнить эту драку у магазина в Бродвее — всю, до последнего удара. Не хочется, но придется. И вспомнить все крики Розы до последнего слова.
Она кричала: «Сломайте ему запястья…»
Кэтрин заворочалась в моих объятиях, прижалась теснее — и я решил, что Роза пока подождет.
Кэтрин проснулась рано и уехала еще до рассвета — она дежурила в утреннюю смену. Я еще затемно пешком отправился в «Стекло Логана», размышляя обо всем, что узнал вчера и позавчера в Линтоне и Бристоле, и, как и профессор Лоусон-Янг, гадая, по-прежнему ли похищенные доктором Форсом уникальные данные находятся у него.
Строго говоря, какое до этого дело провинциальному стеклодуву? Однако подживающая ссадина на подбородке напоминала о том, что не все с этим согласны.
Опять же, строго говоря, погибшему жокею до этого тоже никакого дела не было — однако же его жену и детей отравили усыпляющим газом и стащили у них все видеомагнитофоны.
Профессор рассчитывает на мои дедуктивные способности. Однако, на мой взгляд, он ставит последнюю рубашку на лошадь, которая сойдет с дистанции, как сказал бы Мартин.
Эта охота за пропавшей кассетой начала мне напоминать блуждание в звездообразном лабиринте, все коридоры которого заканчиваются тупиком. Однако профессор был убежден, что один из коридоров в конце концов должен привести к его сокровищу. Я уже привык считать, что и Ллойд Бакстер, и Эд Пэйн, и Виктор, и Роза, и Норман Оспри, и Бомбошка, и Адам Форс ни к чему меня не выведут. Однако теперь, обдумывая все, что они говорили и делали, я пришел к выводу, что профессор был прав: если получится отбросить ложь, то, что останется, действительно будет правдой.
Куда больше времени и умственных усилий понадобится на то, чтобы проверить предположение профессора: если включить икс-фактор во все мои неразрешимые загадки, все концы должны сойтись.
Несмотря на то что я явился в мастерскую за полчаса до обычного начала рабочего дня, Гикори оказался уже там. Он упрямо пытался сделать идеальную яхту. Он сделал яхту покрупнее и пустил вдоль мачты красные и голубые полоски, так что вещица сделалась ярче и веселее.
Я поздравил его с удачей. Гикори пренебрежительно фыркнул в ответ. Я подумал о том, скоро ли его солнечный нрав разразится бурей, и от души понадеялся — и ради него самого, и ради блага всей нашей маленькой команды, — что в ближайшее время такого не случится. Пока что я принялся прибираться на полках в том конце мастерской, что служил кладовой, а Гикори установил в печи рабочую температуру — 1800 градусов по Фаренгейту. Надо отдать Гикори должное: он обращался с полужидким стеклом с той долей бесшабашности, которая наверняка ему понадобится на пути ко всеобщему признанию. Про себя я думал, однако, что Гикори навсегда застрянет на отметке «Очень хорошо» и никогда не добьется «Отлично». В глубине души Гикори понимал, что способности его ограниченны, и знал, что меня ему не превзойти. А потому к его нынешней зависти следовало относиться снисходительно, с мягким юмором — если, конечно, я хотел, чтобы он остался или, по крайней мере, ушел без особого скандала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75