ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
А ведь одного глупая толпа считает чудовищем, а другого честным негоциантом, разумеется, если он не стал банкротом. У нас опиумом не торгуют, а делают кое-что похуже, но только банкротство приводит закон в волнение. Я славно пожил – почти сто лет богатой, спокойной и окруженной почтением жизни, я не попадал в банкроты, и закону не было до меня никакого дела. На что ты жалуешься, девчонка, гордая и неблагодарная?
Он говорил уже без труда и с прежней силой. Повернув голову на подушке, полковник пристально глядел на графиню запавшими глазами. Она опустила взор и нахмурилась.
– Я никогда вас ни в чем не упрекала, дедушка.
Да, но ты страдала, – вскричал больной, оживший вдруг точно по волшебству. – А это уже упрек. Слушай, Фаншетта, ты станешь очень богатой. Тулонец говорит, что ты водишь дружбу с нашими врагами, но мне плевать. Я все равно люблю тебя, и все мое состояние получишь ты. Считай, уже получила, я – мертвец. Я никогда больше не увижу ни каштановых рощ на нашей с тобой родине, ни миртовых зарослей, ни голубого моря, я не увижу даже парижской своей улицы, не увижу и не услышу – ее уже застелили соломой… У тебя ведь хорошая память? – внезапно прервался он. – Скажи Тулонцу, что груша уже созрела в известном ему доме, созрела вполне. Пора срывать. Если он поспешит, я успею еще полюбоваться на результаты. Это будет мое последнее дело.
Графиня с легким презрением заметила:
– Ведь священник уже принял вашу исповедь!
– Принял. Так положено, а я соблюдаю приличия.
– И что же вы ему сказали?
– Я сказал ему то, что полагается говорить в таких случаях, – суровым тоном ответил полковник. – Я родом из тех мест, где верят, и из тех времен, когда верили. Мне довелось видеть и калабрийских разбойников, и энциклопедистов, они хорохорились, пока были молоды и полны сил, но смерть всем им поубавляла гонору.
– Но вы же продолжаете грешить – в своих мыслях!
– Потише, в соседней комнате монахиня… Чему ты смеешься, девочка? Человек грешит постоянно и постоянно раскаивается: это называется совесть.
Он закрыл уставшие глаза и хрипловато вздохнул. Но силы его еще не покинули; теребя простыню, он спросил:
– Сколько их там собралось, нетерпеливых, ждущих, когда я отдам концы, чтобы обыскать мой тюфяк?
– Вы угадали, – ответила Фаншетта холодно, – нетерпеливые собрались и ждут.
– Если бы я захотел, – пробурчал полковник, – я мог бы умереть в окружении гвардейцев, как король.
Но ответ графини, видимо, его задел, он надеялся на возражение.
– Ты их терпеть не можешь, моя девочка. Так сколько?
– Пятеро. Герцог, милорд, доктор и граф Корона.
– И Приятель-Тулонец?
– Тулонец уже сорит вашим наследством. Мошенник и неблагодарный подлец.
– Мой воспитанник, – промолвил старец так тихо, что графиня еле его расслышала. – Если бы ты его взяла в мужья!.. Фаншетта, – вдруг заволновался он, – как странно, что ты никогда не хотела стать вдовой!
– Я и сейчас не хочу, предпочитаю страдать.
– Меня скоро не станет, но если ты сменишь мнение, помни, что ты из Сартэна и к тому же очень красива. Кто-нибудь полюбит тебя и возненавидит его…
– Я люблю, а меня не любят, – призналась молодая женщина со слезами в голосе.
– Кого же ты полюбила, девочка? – с детским любопытством спросил больной.
– Мишеля!
Глаза полковника расширились от изумления.
– Мишеля! – пораженно повторил он. – Сына Мэйнотта! То дело… да, оно никак не хочет уходить в прошлое!
Затем, стараясь избавиться от какой-то докучливой мысли, спросил:
– Ты мне назвала только четверых, Фаншетта. Так кто же пятый шакал?
– Ваш исповедник.
Ей показалось, что больной сейчас вскочит с постели, так сильно он был потрясен ее ответом.
– Они решились на это! – выкрикнул он, задыхаясь от возмущения. – Посмели рисковать моим вечным спасением?
Графиня, изумленно созерцавшая его волнение, подумала про себя: «А ведь он и впрямь надеется обвести Бога вокруг пальца!»
– Пойти на такое! – продолжал возмущаться старец, и голос его слабел, по мере того как росла злость. – Единственное злодейство, которому нет прощения: святотатство! Втянуть меня в святотатство! Ах, мошенники, будь они прокляты! Ну и компания собралась; герцог, бессердечный распутник; лорд, карманный воришка, и доктор, круглый невежда! Про твоего муженька, мерзавца чистой воды, и говорить нечего!.. А я… я молодец, что не все священнику выложил. Тайна осталась при мне! Слава Богу! Бог есть! Я всегда верил в Него, и теперь знаю, что Бог есть!
– Значит, все-таки имеется тайна? – спросила графиня, и глаза ее хищно блеснули.
Гнев полковника поутих, он окинул внучку сумрачным взглядом.
– Конечно, имеется, – торжественно, но с легким сарказмом проговорил он. – Слышала ты мое имя, то, которое я носил, когда предводительствовал над всей Каморрой?
– Да.
– Это имя звучало громко. Но его не напишут на моей могиле. А слышала ты что-нибудь о талисмане из монастыря?
Женщина молчала, но глаза ее разгорелись. Старец поднес руку к своим векам, словно желая убрать пелену, мешавшую ему прочитать взгляд графини, затем рука его бессильно упала вниз, и он пожаловался:
– Я совсем перестал видеть. Не смог распознать обманщика, укравшего мою исповедь! Но они не получат тайны. Только один человек остался мне по-настоящему верным. Приятель-Тулонец не участвовал в их подлом деле. Он мой воспитанник. Я передам талисман ему.
– Это он привел обманщика, укравшего вашу исповедь, – сухо заметила графиня.
– Не серди меня, девочка, – сказал старец, тускло блеснув глазами, – это подрывает мои силы, не забывай, что я все-таки твой дед.
Он сделал жест, хорошо знакомый графине:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
Он говорил уже без труда и с прежней силой. Повернув голову на подушке, полковник пристально глядел на графиню запавшими глазами. Она опустила взор и нахмурилась.
– Я никогда вас ни в чем не упрекала, дедушка.
Да, но ты страдала, – вскричал больной, оживший вдруг точно по волшебству. – А это уже упрек. Слушай, Фаншетта, ты станешь очень богатой. Тулонец говорит, что ты водишь дружбу с нашими врагами, но мне плевать. Я все равно люблю тебя, и все мое состояние получишь ты. Считай, уже получила, я – мертвец. Я никогда больше не увижу ни каштановых рощ на нашей с тобой родине, ни миртовых зарослей, ни голубого моря, я не увижу даже парижской своей улицы, не увижу и не услышу – ее уже застелили соломой… У тебя ведь хорошая память? – внезапно прервался он. – Скажи Тулонцу, что груша уже созрела в известном ему доме, созрела вполне. Пора срывать. Если он поспешит, я успею еще полюбоваться на результаты. Это будет мое последнее дело.
Графиня с легким презрением заметила:
– Ведь священник уже принял вашу исповедь!
– Принял. Так положено, а я соблюдаю приличия.
– И что же вы ему сказали?
– Я сказал ему то, что полагается говорить в таких случаях, – суровым тоном ответил полковник. – Я родом из тех мест, где верят, и из тех времен, когда верили. Мне довелось видеть и калабрийских разбойников, и энциклопедистов, они хорохорились, пока были молоды и полны сил, но смерть всем им поубавляла гонору.
– Но вы же продолжаете грешить – в своих мыслях!
– Потише, в соседней комнате монахиня… Чему ты смеешься, девочка? Человек грешит постоянно и постоянно раскаивается: это называется совесть.
Он закрыл уставшие глаза и хрипловато вздохнул. Но силы его еще не покинули; теребя простыню, он спросил:
– Сколько их там собралось, нетерпеливых, ждущих, когда я отдам концы, чтобы обыскать мой тюфяк?
– Вы угадали, – ответила Фаншетта холодно, – нетерпеливые собрались и ждут.
– Если бы я захотел, – пробурчал полковник, – я мог бы умереть в окружении гвардейцев, как король.
Но ответ графини, видимо, его задел, он надеялся на возражение.
– Ты их терпеть не можешь, моя девочка. Так сколько?
– Пятеро. Герцог, милорд, доктор и граф Корона.
– И Приятель-Тулонец?
– Тулонец уже сорит вашим наследством. Мошенник и неблагодарный подлец.
– Мой воспитанник, – промолвил старец так тихо, что графиня еле его расслышала. – Если бы ты его взяла в мужья!.. Фаншетта, – вдруг заволновался он, – как странно, что ты никогда не хотела стать вдовой!
– Я и сейчас не хочу, предпочитаю страдать.
– Меня скоро не станет, но если ты сменишь мнение, помни, что ты из Сартэна и к тому же очень красива. Кто-нибудь полюбит тебя и возненавидит его…
– Я люблю, а меня не любят, – призналась молодая женщина со слезами в голосе.
– Кого же ты полюбила, девочка? – с детским любопытством спросил больной.
– Мишеля!
Глаза полковника расширились от изумления.
– Мишеля! – пораженно повторил он. – Сына Мэйнотта! То дело… да, оно никак не хочет уходить в прошлое!
Затем, стараясь избавиться от какой-то докучливой мысли, спросил:
– Ты мне назвала только четверых, Фаншетта. Так кто же пятый шакал?
– Ваш исповедник.
Ей показалось, что больной сейчас вскочит с постели, так сильно он был потрясен ее ответом.
– Они решились на это! – выкрикнул он, задыхаясь от возмущения. – Посмели рисковать моим вечным спасением?
Графиня, изумленно созерцавшая его волнение, подумала про себя: «А ведь он и впрямь надеется обвести Бога вокруг пальца!»
– Пойти на такое! – продолжал возмущаться старец, и голос его слабел, по мере того как росла злость. – Единственное злодейство, которому нет прощения: святотатство! Втянуть меня в святотатство! Ах, мошенники, будь они прокляты! Ну и компания собралась; герцог, бессердечный распутник; лорд, карманный воришка, и доктор, круглый невежда! Про твоего муженька, мерзавца чистой воды, и говорить нечего!.. А я… я молодец, что не все священнику выложил. Тайна осталась при мне! Слава Богу! Бог есть! Я всегда верил в Него, и теперь знаю, что Бог есть!
– Значит, все-таки имеется тайна? – спросила графиня, и глаза ее хищно блеснули.
Гнев полковника поутих, он окинул внучку сумрачным взглядом.
– Конечно, имеется, – торжественно, но с легким сарказмом проговорил он. – Слышала ты мое имя, то, которое я носил, когда предводительствовал над всей Каморрой?
– Да.
– Это имя звучало громко. Но его не напишут на моей могиле. А слышала ты что-нибудь о талисмане из монастыря?
Женщина молчала, но глаза ее разгорелись. Старец поднес руку к своим векам, словно желая убрать пелену, мешавшую ему прочитать взгляд графини, затем рука его бессильно упала вниз, и он пожаловался:
– Я совсем перестал видеть. Не смог распознать обманщика, укравшего мою исповедь! Но они не получат тайны. Только один человек остался мне по-настоящему верным. Приятель-Тулонец не участвовал в их подлом деле. Он мой воспитанник. Я передам талисман ему.
– Это он привел обманщика, укравшего вашу исповедь, – сухо заметила графиня.
– Не серди меня, девочка, – сказал старец, тускло блеснув глазами, – это подрывает мои силы, не забывай, что я все-таки твой дед.
Он сделал жест, хорошо знакомый графине:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204