Очевидно, я все-таки попал в будущее к холокам, и мне понадобилось предупредить о чем-то Хогана…
Хлоп! Сол снова исчез.
Сжимая трубку дрожащими руками, я представил себе ужасающую картину: мое тело по-прежнему находится в Детройте, а я, не в силах проснуться, завяз в кошмарном фантастическом сне. Тем временем какой-то пришелец, завладев оставленным телом, живет там, дома, моей жизнью, спит в моей постели, принимает пациентов, ходит по ресторанам… Я сглотнул комок и несколько раз глубоко вдохнул. Наверное, стоит послушаться старика: не надо ничего выяснять.
– Как твои дела, братец? – спросил я как можно жизнерадостней.
Пауза.
– Да все ничего, как обычно… Послушай… Я просто волновался, все ли в порядке. Все остальное ерунда… я тебя давно уже простил…
– Что? – Я снова вздрогнул.
– Ты всегда был хорошим братом, Джонни. А что прошло, то прошло. Поезд ушел, ничего уже не изменишь. Так или иначе, все это было давно, детство кончилось, так ведь?
– Ну да… – Интересно, за что же это я перед ним извинялся?
– Так что не переживай зря. Если тебе нужно уехать, значит, нужно. Нам будет тебя не хватать – и мне, и Энджи. Я только хочу, чтобы ты знал: никто на тебя не в обиде.
– Отлично. – Я закусил губу.
– Я тоже люблю тебя, Джонни, – глухо проговорил он. – Так хорошо, что ты это сказал вчера… Я просто не успел ответить… – Он помолчал. – По правде говоря, Энджи меня весь день попрекает.
– Спасибо, брат, – тихо сказал я.
– Ну ладно, все. Жизнь продолжается. И… спасибо тебе за алиби.
Я сидел, слушал короткие гудки и думал, думал…
На самом деле большую часть нашего детства мы с братом находились в состоянии войны. Я появился на свет в четвертом году э. Э. – эры Элвиса – и был назван Джоном в честь деда. Моему брату, который родился на четыре года позже, повезло меньше. Отцу одно время довелось играть в гольф с самим Беном Хоганом, и младшему сыну пришлось всю жизнь нести тяжкое бремя чужой славы. Я то и дело прохаживался на его счет, говорил, что у него вместо имени две фамилии, а брат обижался, потому что еще не мог понять смысла шутки. Возможно, я просто плохо перенес потерю почетного титула Единственного и Любимого, но когда мать приехала с Хоганом из роддома, он мне сразу сильно не понравился. Взглянув на пухлую розовую куклу, завернутую в синее теплое одеяльце, я презрительно спросил:
– Он умеет говорить? А играть? Тогда зачем он нужен? Конечно, если подумать, и от младшего брата может быть польза. Можно, к примеру, кидать ему в лицо мячик из скатанного носка и наблюдать, как потешно он морщится и возмущенно гукает. Запускать его в коляске через всю комнату от стены до стены. «Вот пчела, Хоган! Наступи на нее», – и он наступает, босой ногой. Пару раз я чуть не убил его. «Прыгай, Хоган!» – и он прыгает со стола в гостиной, лицом в пол. «Вот спичка, Хоган, она горит. Не вздумай потрогать!» – и он трогает, не в силах устоять перед искушением. Орет, мать вбегает, начинает ворковать над ним, и я ненавижу его за это еще больше.
У меня даже было специальное название для таких развлечений: «Операция Хоган». Я то и дело будил его, надев свою хэллоуинскую маску зомби – кровавую, с устрашающими усами и выбитым глазом, висящим из глазницы. «Хо-о-ган… Хо-о-ган… вставай!» Когда он открывал глаза, на его лицо стоило полюбоваться.
У него всегда был наивный до глупости вид. Взрослых это умиляло, а мне хотелось его ущипнуть. Пухлый, неповоротливый и бестолковый, он вечно волочился следом за мной как собачий хвост, позоря меня перед друзьями, – непростительный грех. Я подсовывал ему хот-дог из песка, пинал под столом, а однажды подговорил забраться на дерево – он боялся высоты – и ушел. Никакого толку: он все мне прощал. Более того, ни разу не пожаловался родителям, слишком дороги были для него даже те редкие крохи внимания, которыми я его удостаивал.
Так могло продолжаться бесконечно, но случилось нечто, пробудившее наконец во мне совесть. Джимми Шлитбирд, мерзкий тип, которого в нашем дворе не любили, часто играл с Хоганом – больше никто не хотел. Однажды я вышел и обнаружил, что он зарыл брата в песочницу по шею и заливает воду из бутылки ему в рот. Я сказал, чтобы он прекратил, но Джимми лишь ухмыльнулся: «А ты заставь меня». Рослый и крепкий, он выглядел старше своих семи лет и любил приставать к маленьким, но мне было уже девять, и я не собирался сдаваться. «Отстань от моего брата, а то я тебя вздую!» – крикнул я. «Это ты-то, дохляк?» – парировал он. В результате я расквасил ему нос, и он убежал жаловаться.
Перепачканное лицо Хогана среди мокрого песка представляло жалкое зрелище.
– Вылезай, урод! – презрительно бросил я.
– Не могу, – всхлипнул он, как всегда покорно признавая свою слабость.
Это его вечное смирение неизменно выводило меня из себя. Однако я вдруг заметил, с каким обожанием он смотрит на меня, старшего брата, который спас его. В его глазах я был ничуть не хуже суперменов из телевизора. Мне вдруг захотелось закопать его совсем, чтобы не видеть этого доверчивого счастливого взгляда, и я понял, что все последние годы только того и добивался – уничтожить его. К тому же я недавно смотрел ужастик про то, как людей хоронят заживо, и они бьются там, под землей, поедаемые червями, срывая ногти в безуспешных попытках сдвинуть крышку гроба. После того фильма я целую педелю мучился ночными кошмарами и просыпался в холодном поту. И теперь, стоя над закопанным в песок братом, я думал о том, в какую пытку превратил его жизнь. Джимми Шлитбирд был ангелом по сравнению со мной. Впрочем, чувство стыда быстро схлынуло, сменившись гордостью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92