— Я понимаю, что вы имеете в виду.Не было никакой нужды облекать в слова и этот яркий свет, и синеву, и прозрачное марево, стоящее над островом, — все это ощущалось так остро и было вместе с тем так безмятежно, что Марине казалось: она сейчас или взлетит в небо, или нырнет, как рыба, в море и растворится в них, станет их частью.Здесь, на Капри, сознание ее парило совершенно свободно от тела, и не было больше ни забот, ни страха — одна только красота.Они замолчали, но это было какое-то очень общее молчание, и Марине даже казалось, будто Уинстон почти прикасается к ней.Наконец Уинстон нарушил тишину:— Не знаю, как вы, а я хочу есть. Я завтракал очень рано.— Я тоже собиралась рано позавтракать, — виновато ответила Марина, — и так ругала себя за то, что проспала!— Давайте забудем об этом, — весело сказал Уинстон. — Почему бы нам не открыть корзины и не посмотреть, что там имеется из съестного?Марина последовала его совету, и вдруг раздался ее смех.— Да тут еды на целый полк солдат! — воскликнула она.— Больше всего на свете итальянцы любят устраивать пикники, — ответил Уинстон. Он уже открывал бутылку золотистого вина. — Конечно, оно должно быть немного похолоднее, — определил он. — Единственная вещь, которой иногда не бывает на Капри, — это вода. Но странным образом, а может быть, благодаря божественному провидению, виноградники на острове, а также апельсиновые рощи и сады дают большие урожаи. Меня уверяли, что здесь самое большое разнообразие цветов и кустарников во всей Италии.Он налил вино в два стакана и протянул один Марине.— Пейте его медленно, — сказал он, — и воображайте, что это нектар. Хотя у богов и более тонкий вкус, я думаю, это вино совсем неплохое.Марина последовала его совету.— Оно превосходное! — воскликнула она.— Я тоже так считаю, — улыбнулся Уинстон. Они разложили на траве все припасы, приготовленные для них поваром.Там была рыба — нежная, почти прозрачная, она просто таяла во рту. Ветчина, нарезанная ломтиками, тонкими, как носовые платки. Там были и маленькие неаполитанские печенья с необыкновенно вкусными начинками — они даже и не пытались догадаться, что в них было положено.Черные маслины были как раз нужной спелости — итальянцы подают их ко всем блюдам. Были и крокеты — Уинстон сказал, что это одно из самых любимых блюд в Неаполе, картошка и пармезанский сыр, завернутые в тонкие ломтики хлеба и обжаренные в оливковом масле…Кроме того, было великое множество разных местных сортов сыра и один совершенно особый — изготовляемый из овечьего молока в окрестностях Сорренто.Все это было необыкновенно вкусно, а на десерт они ели персики — Уинстон почистил для нее один и предложил в стакане белого вина, а потом фиги и грецкие орехи — еще одно любимое лакомство жителей Сорренто.Потом был кофе во фляге, сохраняющей тепло, — Уинстон пришел от него в восторг.— Как хорошо! — блаженно воскликнул он.— Да, хорошо, — согласилась Марина. — Но есть маленькая неприятность — меня так разморило, что мое страстное желание осматривать остров уменьшилось ровно наполовину.Она уложила в корзины остатки еды, ножи, вилки и посуду, затем с сомнением посмотрела на Уинстона, лежавшего на спине на травке, — точно так же, как и перед едой.— Я чувствую, нам нужно срочно подниматься, чтобы успеть посмотреть остальную часть острова, — сказала она осторожно.— Сейчас слишком жарко, — ответил он. — Ни один благоразумный итальянец в это время дня и носа не высунет из дома. Отдохните немного, Марина. Сиеста полезна и для души, и для тела.Растянувшись в полный рост на мягкой траве, девушка стала вдыхать ароматы цветов и запахи трав — запахи юной нетронутой природы.— Вот и правильно, — одобрительно произнес Уинстон. — Не люблю суетливых женщин!— А я суетливая?— Нет. В вас есть безмятежность, которая мне нравится и которой я завидую.— А я завидую вам.— В чем же?Он приподнялся на локте и с интересом посмотрел на нее.Ей был виден его силуэт на фоне ветвей, сквозь которые пробивались солнечные лучи, образуя вокруг его головы светлый нимб.— Я завидую вам, — ответила она, — потому что вы так уверены в себе и успеете еще так много сделать в этом мире…Уинстон не ответил.Тут она поняла, что он смотрит на нее, и смутилась, увидев его какой-то странный взгляд. Вдруг он сказал:— Вы такая милая! Я никогда еще не встречал никого милее вас!Его губы нашли ее рот, и ей показалось, будто он слетел с неба и сразу завладел ею.Сначала его поцелуй был нежен, и ее губы были мягки и податливы под его губами. Потом его рот стал требовательным и настойчивым, и она почувствовала уже знакомую дрожь во всем теле, но более сильную и нестерпимую.Все ее существо как бы пронизал сильный свет, наполнив тело незнакомым ей огнем и восторгом.Ей показалось, что вся красота вокруг них проистекает от этого чувства. Голубизна моря и неба, волшебная прелесть острова, цветы и каждый листочек на дереве — все было частью этого чуда, происходящего между ними…На свете не было ничего, кроме Уинстона. Он заполнил собой Вселенную, и она уже не могла ощущать себя отдельно от него.Наконец он поднял голову и сказал:— Любовь моя, я не могу тебе сопротивляться! Ты взяла меня в плен в тот самый момент, когда я увидел тебя в храме и подумал: передо мной — Афродита!— А я подумала… ты… Аполлон! — прошептала Марина.Ей трудно было говорить — она дрожала, чувствуя, как кровь бьется в ее теле под его поцелуями.— О чем же еще мы можем спрашивать друг друга! — воскликнул Уинстон.Он опять стал целовать ее — рот, глаза и лоб, ее маленький прямой нос, и щеки, и уши, и снова губы…Время для Марины остановилось, был лишь восторг, ослепляющий и всепоглощающий, и ни одной мысли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49