— Но почему?— Элвин болел с детства, и наша мама боялась, что такие далекие путешествия могут быть ему не на пользу.— Как жалко! — воскликнула Марина. — Ему бы здесь так понравилось! А я-то думала, он будет мне здесь обо всем рассказывать…— Может быть, я смогу ответить на ваши вопросы вместо него? — предложил Уинстон.— Это даже не совсем вопросы, — сказала она неуверенно. И вдруг, будто спохватившись, что сказала слишком много, она быстро спросила: — Вы приехали из Америки?— Да.— А Элвин достаточно хорошо себя чувствует, чтобы пуститься в дорогу? Я даже не поверила, когда мистер Дональдсон сообщил мне, что Элвин хочет встретиться со мной здесь.— Вы не были уверены, что он сможет приехать? — Уинстон внимательно посмотрел на нее.Марина отвела взгляд и стала молча смотреть на море, и он почувствовал, что его вопрос привел ее в замешательство.Что-то здесь было не так. В телеграмме она сказала совершенно определенно: «Приди ко мне, как ты обещал». Если она позвала его, то почему же удивляется, что он готов выполнить свое обещание?— Вы познакомились с Элвином, когда он был в Швейцарии? — спросил он, помолчав.— Да, мы были вместе в санатории.— Вы тоже болели?— Нет, я была там с мамой.— Надеюсь, маме сейчас лучше?— Она умерла.— Весьма сожалею, — проговорил он с сочувствием. — Это было уже после того, как Элвин уехал?— Да, через две недели.— Вы, наверное, испытали сильное потрясение? Или вы уже знали, что так будет?— Нет, я надеялась, что она поправится. Доктор Генрих — такой опытный специалист, и у него очень современный метод лечения.— Да, я слышал, — согласился Уинстон.— И если Элвину лучше, — продолжала Марина, — как он писал мне уже из Нью-Йорка, то это только благодаря доктору Генриху.— Да-да, конечно…Солнце уже исчезло за горизонтом, наступили сумерки — время бледно-голубых и пурпурных тонов, когда появляются первые, едва мерцающие звездочки и их свет становится тем ярче, чем сильнее темнота.Марина смотрела на море, и Уинстону был виден ее маленький прямой носик на фоне закатного неба. И он снова усомнился — наяву ли видит ее? В ней было что-то нематериальное и бесплотное, что возвращало его назад, в детство, и воскрешало мальчишеские мечты об Афродите.Но вот она обернулась и сказала:— Мне кажется, вы хотите вернуться на виллу? Скоро ужин, а вы, наверное, проголодались с дороги.Он почувствовал, что она сказала это, думая о чем-то другом. Они прошли по мраморному настилу и стали спускаться по ступеням, ведущим в сад.— Осторожно, — предупредил Уинстон, — не поскользнитесь, а то здесь очень круто.В сгущающихся сумерках с трудом можно было различить тропинку.Азалии были похожи на душистые призраки, а кипарисы острыми пиками вздымались над их головами.Платье Марины ярко белело в темноте. Она шла, уверенно и, казалось, бессознательно выбирая дорогу, и ее шаги были такими легкими, что Уинстону, шедшему позади, казалось, что она плывет.Вилла уже светилась теплыми золотыми огнями, когда они вошли в мраморный холл.— Если вы позволите, — учтиво сказал Уинстон, — я пойду переоденусь. Я очень быстро.— Я подожду вас в гостиной, — ответила Марина.И она направилась по мраморному коридору в большую гостиную с квадратными окнами, выходящими с одной стороны на залив, а с другой — в сад.Здесь была изысканная мебель, которая с первого же взгляда восхитила Марину. Она почувствовала, что мебель подбиралась не по цене, а по тому, как она подходила именно к этой вилле.Конечно, это были не предметы античного мира, но их классическая красота выдержала столетия и не имела ничего общего с модными однодневками.В воздухе витал нежный аромат лилий арум, растущих в больших горшках, стены были украшены фрагментами греческих и римских статуй, найденных в этих местах.Вот мраморная голова — наверное, это голова гладиатора, подумала Марина. Вот ваза — разбитая, но она так красива, а формы ее так совершенны!Там были урны и блюда, мраморная рука ребенка, которая продолжала жить много столетий после того, как ее владелец вырос и скончался от старости.На это можно было смотреть бесконечно, но сегодня, в первый раз с момента появления на вилле, она не замечала ничего вокруг — она сидела и думала о человеке, который был одним из владельцев виллы.Мистер Дональдсон говорил, вилла принадлежит всей семье, а значит, Элвину, его трем братьям, их сестре и матери.Как странно, что они так редко приезжают сюда и что Элвин никогда не видел этого великолепного фамильного поместья, от которого — она уверена — пришел бы в восторг.Мог ли он не почувствовать себя частицей жизни, наполняющей своим дыханием этот прекрасный сад? Или частью моря и неба, самого голубого и самого прозрачного из всех мыслимых небес?И тут мысли ее упрямо возвратились к только что пережитому — она снова вспомнила Уинстона, и тот непостижимый момент, когда, увидев его в лучах заходящего солнца, решила, что перед нею — Аполлон.Именно таким она всегда представляла себе бога света Аполлона!В нем чувствовалась не только красота, но и сила. Его четкие черты, глубоко посаженные глаза и светлые волосы, открывавшие квадратный лоб, могли бы служить моделью для любой из статуй Аполлона, когда-либо виденных Мариной.Когда они подходили к холлу, она, посмотрев на Уинстона, поняла, что он похож на Элвина, вернее, Элвин похож на него, поскольку Уинстон был старше.Но Элвин был изможден болезнью, а его брат, казалось, излучал здоровье и мощь.«Я и не представляла, что мужчина может быть таким красивым», — подумала Марина.Когда она увидела Уинстона в храме, у нее возникло почти непреодолимое желание встать перед ним на колени — поклониться ему, как поклонялись древние греки богу, подарившему людям свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49