Марина вынула ключ из сумочки и открыла дверь дома номер 68 на Итон-Террас.Войдя в узкую прихожую, из которой была видна маленькая столовая и за ней крошечный кабинет, она отчетливо почувствовала тишину и пустоту этого осиротевшего дома.Ах, если бы сейчас в гостиной сидела мама! Она бы кинулась к ней и со слезами рассказала обо всем, что случилось!И мама протянула бы к ней руки и обняла ее крепко-крепко!Но дом пуст, и никто ей не поможет. Снимая шляпу, Марина стала медленно подниматься наверх.Каким-то уголком сознания она отметила, что ковер на лестнице совсем вытерт: должно быть, здесь побывало много народу, пока они были в Швейцарии. Но какое это теперь имеет значение?..Через двадцать один день ее уже не будет в этом доме, и некому будет замечать, что ковер изношенный, занавески в гостиной выгорели, а на спинке кровати в ее комнате не хватает латунного набалдашника.Двадцать один день!..Она поднялась еще на один лестничный пролет и побрела в спальню.В доме было всего две спальни, если не считать темной душной комнатки в цокольном этаже, предназначавшейся для прислуги, которую они не могли себе позволить.Мать занимала переднюю комнату на втором этаже, а Марина — маленькую узкую комнатку позади нее.Она вошла в свою комнату и огляделась. Здесь хранились все ее вещи и все те маленькие сокровища, которые она берегла с самого детства.Здесь был ее любимый плюшевый мишка, которого она много-много лет брала с собой в постель, кукла с закрывающимися глазами, а в книжном шкафу, рядом со взрослыми книгами, стояли ее самые первые книжки.«Не очень-то много для целой жизни», — с грустью подумала Марина.И снова ужас обреченности захлестнул ее. Она подошла к окну и стала смотреть на серые крыши и задние дворы соседних домов.«Что же мне делать? Что я могу сделать?..» — стучало у нее в голове.И тут она вспомнила про Элвина — эта мысль была как спасательный круг, брошенный утопающему.Удивительно, почему она не вспомнила о нем в тот момент, когда сэр Джон вынес ей свой приговор? Видно, она совершенно оцепенела от ужаса и не могла думать ни о чем, кроме того, что ей осталось жить двадцать один день.Да, Элвин понял бы, что она сейчас чувствует, и удивительным образом сумел бы представить все совсем в другом свете.Они начали говорить о смерти с самой первой их встречи.Это был день, когда миссис Мильтон почувствовала себя очень плохо, и Марина по выражению лица доктора Генриха поняла, что он обеспокоен.— Сейчас вы ничем не сможете мне помочь, — сказал он Марине. — Идите в сад и посидите там. Я вас позову, если она захочет вас видеть.Марина знала, что ее позовут не тогда, когда она будет нужна матери, а когда доктор Генрих решит, что она умирает.Она повернулась и вышла в сад, ничего не видя перед собой. В первый раз она не замечала великолепия цветов и красоты снежных вершин, которые всегда приводили ее в восторг, заставляли сердце учащенно биться.Она отошла довольно далеко от зданий санатория — здесь, среди огромных сосен, стояли скамейки для больных, которые не могли совершать дальние прогулки.Было очень тихо. Слышались лишь шум водопада да жужжание пчел — они кружили над кустарниками, растущими в расщелинах скал.И тут, уверенная в том, что ее никто не видит, она закрыла лицо руками и разрыдалась.Наверное, она долго так проплакала, прежде чем услышала рядом какое-то движение и мягкий мужской голос:— Вы плачете по вашей матушке?Марина обернулась — слезы еще текли по ее щекам.Рядом с нею сидел молодой человек — она узнала Элвина Фаррена, американца, с которым ей не приходилось раньше разговаривать — он жил в отдельной хижине в парке санатория и никогда не обедал в столовой.— Мама не умерла, — быстро сказала Марина, отвечая на невысказанный вопрос, — но я знаю — доктор Генрих думает, что она умирает. — Девушка достала из-за пояса платок и вытерла слезы. Ей стало стыдно, что она позволила себе так расслабиться.— Вы не должны терять надежды, — сказал Элвин Фаррен.Марина ответила не сразу:— Я боюсь смерти, и мне кажется, ее все боятся.— Может быть, смерти других людей, но только не своей.Марина посмотрела на него и поняла, что этот человек очень болен. Он был невероятно худ, так что кожа казалась почти прозрачной, а предательски яркие пятна на скулах были красноречивее всяких слов.— А вы не боитесь?! — удивленно воскликнула она. Он улыбнулся в ответ, и лицо его преобразилось.— Нет.— Но почему?Он перевел взгляд на горы, где островки снега, сохранившегося после зимы, ослепительно сияли в солнечных лучах. После затянувшегося молчания он сказал:— Вы хотите услышать искренний ответ или стандартный?— Конечно, мне нужен искренний ответ. Я, например, боюсь смерти, потому что это — пустота. — И добавила, имея в виду себя: — Не только для того, кто умирает, но и для тех, кто остается.— Для тех, кто умирает, — сказал Элвин Фаррен, — это захватывающее путешествие, освобождение духа и ожидание чего-то неизведанного! — Он взглянул на нее, чтобы удостовериться, что она слушает, и продолжал: — Вы никогда не думали, что наше тело — это страшная обуза? Если бы оно нас не сковывало, не привязывало к земле, мы бы могли свободно летать! В любые уголки земли, на луну и даже в четвертое измерение.— Мне кажется… я понимаю, о чем вы… говорите, — нерешительно произнесла Марина, широко раскрыв сияющие серые глаза.Никто и никогда не вел с ней подобных разговоров.— Что же касается нашего одиночества на земле, — продолжал Элвин, — то оно вообще невозможно. И знаете почему?— Почему?— Потому что вы — часть одной большой жизни. Посмотрите на эти цветы. — Он указал на голубые цветочки горечавки, растущей перед ними на камнях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49