В этот момент интуиция подсказала девушке, что она в опасности.
Она словно услышала приказ барона груму и поняла, что он хочет оказаться по одну сторону от нее, а грум должен скакать по другую.
После этого она окажется в их власти.
Не теряя времени, она заставила Ньила раз­вернуться и поскакала домой.
Только теперь Алета заметила, что уехала го­раздо дальше, чем намеревалась.
Дворец исчез за горизонтом, а то место, где князь повернул, чтобы отвезти их домой другой дорогой, девушка давно уже миновала.
Она пустила лошадь вскачь и через некоторое время обернулась.
Барон был гораздо ближе, чем прежде.
Он пригнулся в седле и скакал почти по-жокейски, изо всех сил стараясь перехватить де­вушку.
Алета поняла, что интуиция не обманула ее.
Одна мысль о том, что с ней будет, если она попадет в руки барона, заставила ее вздрог­нуть.
Мистеру Хейвуду и обитателям дворца пона­добится немало времени, прежде чем они догада­ются, где девушка.
– Помоги мне, Господи… спаси меня! – взмо­лилась девушка, слыша стук копыт у себя за спи­ной.
Ньил летел изо всех сил, но, все же девушка проехала слишком долгий путь.
Алета скакала быстрее, чем когда-либо в жизни.
И все же барон настигал ее.
Стараясь скакать еще быстрее, Алета подума­ла, что скорее умрет, чем попадет в его руки.
Князь Миклош также провел бессонную ночь.
Оставив Алету среди орхидей в оранжерее, он слепо побрел через сад.
Ему хотелось убежать от музыки и смеха.
Он знал, что совершенное им, разобьет ему сердце и будет вечно преследовать его.
Однако князь был воспитан в строгих прави­лах и ясно понимал, как велико его наследие.
Он с детства усвоил мысль о том, что дол­жен посвятить всю свою жизнь тому, чтобы стать таким же прекрасным и храбрым, как его предки.
Когда Миклош был еще ребенком, отец гово­рил ему, что ради этого он с радостью должен идти на любые жертвы.
Он не должен подводить тех, кто был до него, и тех, кто придет потом.
В те годы Миклош не совсем понимал отца, однако повзрослев, он понял, что долг перед се­мьей гораздо важнее всех его личных желаний.
В школе он учился не для себя.
Он должен был стать таким же умным и об­разованным, как его отец, чтобы не подвести се­мью, когда настанет его черед стать князем.
Конечно, в его жизни были женщины.
Едва он повзрослел, они стали преследовать его, пытались соблазнить и старались стать необ­ходимыми ему. Они завладели телом князя и по­казались ему восхитительными.
Однако какая-то часть его сознания подска­зывала, что ни одна из этих женщин не достаточ­но хороша для того положения, которое он мог ей дать.
Мать Миклоша была королевской крови и лю­била своего мужа и семью больше всего на свете.
Для старшего сына она стала образцом, по которому он судил обо всех женщинах, которых мог избрать в жены.
Всем этим женщинам чего-то не хватало.
Миклош знал, что не полюбит ни одну из них так, как полюбил Алету.
С первого мгновения их встречи он понял, что они уже принадлежат друг другу.
Как он и говорил Алете, девушка предстала перед ним в божественном свете.
Когда она приехала во дворец, князь легко читал ее мысли и догадывался о чувствах.
Он знал, что нашел женщину, предназначен­ную ему небесами.
Даже священные узы брака не могли связать их теснее, чем они уже были связаны.
Однако рассудок говорил князю, что женить­ба на женщине, дед которой за деньги работает на герцога Буклингтонского, невозможна.
Миклош был назван в честь того самого пред­ка, который построил дворец.
С тех самых пор Эстергази приглашали к себе в Фертод лучших музыкантов и художников и величайшие умы страны.
Все эти люди, так или иначе, служили семье – да, именно служили.
Франц-Иосиф Гайдн мог быть величайшим музыкантом своего века, но никто даже и помыс­лить не мог о том, чтобы он женился на девушке из Эстергази.
То же самое относилось к художникам, архи­текторам, поэтам и писателям.
Всех их радушно встречали в Фертоде, но толь­ко ради того, чтобы они служили семье Эстерга­зи, каждый по-своему, но при этом не помышляли о том, чтобы войти в семью.
Должно быть, женщины Эстергази были еще более горды и неприступны, чем мужчины.
Князь Миклош прекрасно понимал, что ни одна из них, даже его сестра Мизина, не примет Алету, как равную.
Разве можно рассчитывать на покой и счастье во дворце при подобных обстоятельствах.
Он не мог покинуть дворец: то было его коро­левство.
Князь должен был возглавлять всех, кто но­сил его имя, так же, как это делали его предки.
Они построили королевство в королевстве.
Все они, подумал Миклош, кланялись импера­тору, но втайне считали себя гораздо выше авст­рийца.
Когда, наконец князь Миклош вернулся во дво­рец, музыка уже закончилась, а гости разъехались.
В большинстве окон свет уже погас.
Князь отправился в свою спальню и раздви­нул занавески на окне.
Он чувствовал, что с трудом может дышать, и мечтал о свежем воздухе.
Князь не стал раздеваться, а всего лишь снял фрак.
Он сел, положив голову на руки и страдая так, как никогда еще не страдал.
Когда пришла заря, он понял, что должен уехать, чтобы никогда больше не видеть Алету.
Один вид ее заставлял его кровь быстрее бе­жать по жилам.
Каждой клеточкой своего тела он желал унес­ти ее в домик в горах и сделать своей.
Там они были бы счастливы – счастливы невероятно, страстно, необыкновенно.
Но нельзя задержать завтрашний день и все годы, которые придут за ним.
Годы, когда ему придется покинуть ее, и она уже никогда не простит его.
Князь позвонил камердинеру и, когда тот при­шел, приказал ему собрать вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36