но в общем судно держалось на том же расстоянии от берега, что и прежде, и шло параллельно ему, вспенивая вокруг себя волну, подобно фрегату, который мы видели накануне. При той скорости, которую развил «Рассвет», через двенадцать — пятнадцать часов мы оказались бы в проливе между Холихедомnote 133 и Ирландией, где у нас было бы больше пространства для маневрирования, так как суша там снова изгибается к западу.
Долгие-долгие часы мы с Марблом в тот день и в последующую ночь сменяли друг друга у штурвала и выполняли всякие работы, подобающие матросу, а также помощнику и капитану. Все это время судно бешено неслось к Атлантическому океану и вышло в него до зари, пройдя мимо большого судна, которое лежало в дрейфе под одним штормовым стакселем и в котором я узнал фрегат, разглядывавший нас на якорной стоянке. Куттер тоже находился неподалеку, и, увидев, как страшно качались и кренились эти два полностью укомплектованных судна, я представил себе, что было бы с нами, если бы нам пришлось, как им, идти на ветер. Вероятно, они поступили так из-за нежелания покидать свою крейсерскую территорию у входа в Ирландский пролив.
Когда рассвело, нашему взору представилась ужасная картина. Океан являл собой совершенный хаос; зеленые, словно от злобы, пятна перемежались яростной пеной. Тучи закрывали солнце, и буря, казалось, быстро приближалась к своей высшей точке. В десять часов мы промчались мимо американского судна, на палубе которого не было ничего, кроме фок-мачты. Как и мы, оно шло по ветру, но мы делали три фута против его двух. Спустя полчаса мы стали свидетелями страшного зрелища — на наших глазах исчез в пучине английский бриг. Он лежал в дрейфе, прямо по курсу, и я как раз смотрел на него с брашпиля, стараясь сообразить, не следует ли нам тоже стать к ветру, чтобы продержаться до конца бури. Вдруг бриг качнулся и пошел под воду, как ныряющий дельфин. Не знаю, что послужило причиной этого бедствия; через пять минут мы оказались совсем близко от места катастрофы, но не обнаружили никаких ее следов, даже ганшпута, хоть и смотрели во все глаза в надежде подобрать хоть кого-нибудь, кто успел уцепиться за мачту. О том, чтобы остановиться, не могло быть и речи — с равным успехом тот, кто не понимает по-немецки, может надеяться прочесть на верстовом столбе немецкое слово, пролетая мимо в вагоне поезда.
Ровно в полдень наш фор-марсель сорвало с рея. Одно за другим отлетали крепления, а затем унесло весь парус. Огромное полотнище сотрясало ветром с такой силой, что, того и гляди, с корабля содрало бы фок-мачту. Эти рывки длились около трех минут, как вдруг раздался хлопок — и парус разорвался в клочья. Через десять минут мы остались без грот-марселя. Этот парус целиком отделился от рея; казалось, будто какое-то невидимое судно выстрелом из пушки подает сигнал бедствия. Ликтрос, шкоты, штык-болты и риф-сезни держались на своих местах, а полотно выдрало одновременно с четырех сторон паруса. То, что последовало, не поддается описанию. Сорвавшаяся с мачты часть грот-марселя полетела вперед и, прилипнув к фор-марсу сзади, как бы распростерлась на марсе, гарпинсах, такелаже и других преградах на своем пути. Это довершило дело. Один за другим болты фокового такелажа стали срываться или обламываться — каждый отскакивал с громким треском — и все принадлежности фок-мачты, перелетев через нос судна, попадали с палубы за борт. Не выдержав страшного давления, подломилась грот-стеньга, увлекая за собой крюйс-брам-стеньгу.
От скопления огромного количества громоздких снастей перед носом «Рассвета» при стоявших задних мачтах корму занесло в сторону, и, несмотря на то, что Марбл, стоявший у штурвала, старался как мог удержать судно, оно сбилось с курса. Волны тотчас с бешеной силой обрушились на него, сметая с палубы даже баркас и камбуз и вместе с ними унося со шкафута подветренный фальшборт. Наб в тот момент находился в баркасе, разыскивая какую-то хранившуюся там вещь; я успел увидеть только, как бедняга вместе с баркасом на гребне волны перелетает через борт судна, подобно пузырьку на поверхности бурного потока. Диоген в ту минуту подошел к своей печи, чтобы присмотреть за незамысловатым обедом, который он пытался состряпать, и схватился за нее как за самый массивный из всех окружавших его предметов, но и печь смыло за борт, так что и Диогена мы больше не видели. Марбл находился в относительно безопасном месте, у штурвала, и держался на ногах, несмотря на то, что вода поднялась ему чуть не до самых плеч. Меня спас только такелаж грот-мачты, к которому меня прибило и где я просто-напросто застрял.
Я мог только восхищаться хладнокровием и выдержкой Марбла даже в такую страшную минуту! Прежде всего он резко переложил руль на ветер и закрепил штурвал — это было самое разумное из того, что можно было сделать в нашем положении. Он поступил так, повинуясь инстинкту, который позволяет моряку действовать в самых ужасных обстоятельствах, почти не рассуждая, подобно тому, как все мы зажмуриваем глаза, пытаясь защитить их от опасности. Потом он окинул взглядом палубу и ринулся к борту, захватив конец каната, чтобы бросить его Диогену, если кок всплывет рядом с судном.
К тому времени, когда он убедился, что его усилия напрасны, я тоже спустился на палубу, и мы стояли друг против друга среди следов разорения и гибели. Марбл схватил меня за руку, и его взгляд был красноречивей всяких слов. Я прочел в нем радость, которую он испытал, увидев меня живым, и его решимость разделить мою долю. И все же как мало он надеялся на спасение! Кто не желал бы, чтобы так смотрел на него товарищ в разгар битвы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170