Это возымело должное действие; мы переговорили и пришли к полюбовному соглашению: я обещал хорошо заплатить им за работу, когда мы придем в дружественный порт, а они обещали с усердием служить мне. Семь человек — это даже меньше, чем полкоманды для судна, подобного «Рассвету», но можно было обойтись и таким числом. Самым тяжелым оказалось стоять вахту у штурвала: никто из французов не мог с ним совладать. Тем не менее мы справлялись с необходимой работой и были все так рады нашему избавлению и от англичан, и от французов, что я осмелюсь сказать: мы перенесли бы еще столько же тягот, знай мы наверняка, что их крейсера больше не попадутся нам на пути. Провидение распорядилось иначе.
Той ночью ветер опять поменялся на юго-западный. Мы обрасопили реи и взяли прежний курс, но я предпочел не ставить паруса в наступившей кромешной тьме. Итак, я велел Марблу разбудить меня на рассвете — он должен был нести вахту в этот час. Когда я, проснувшись, вышел на палубу, я увидел, что мой помощник напряженно изучает горизонт, как будто выискивая «незнакомцев».
— Мы оказались нынче утром в превеселой компании, капитан Уоллингфорд, — вскричал Марбл, увидев меня. — С тех пор как занялся день, я насчитал в округе не меньше шести парусов.
— Надеюсь, среди них нет люггера. «Шалун» для меня теперь страшнее любого другого слова на свете. Этот мерзавец должен крейсировать у входа в Ла-Манш, а ведь мы как раз туда и пробираемся.
— Я тоже надеюсь на это, сэр, но у того молодчика на северо-западе подозрительный вид, уж больно он похож на люггер. Я, правда, вижу только верхушки марселей, но они точь-в-точь как люггерные!
Я сам принялся изучать океан. Тот корабль, который показался Марблу подозрительным, без сомнения, был люггер: либо «Шалун», либо какой-нибудь другой. В поле зрения попадало еще четыре корабля, все они вместе с люггером расположились вокруг «Рассвета». Люггер на несколько миль ближе прочих, от которых — не знаю, могли ли они видеть друг друга из-за большого диаметра круга, — нас отделяла немалая дистанция. Я подумал, что при таких обстоятельствах нам, как честным людям, следует спокойно держаться избранного нами курса. Марбл разделял мое мнение, да, по правде говоря, у нас и не было выбора — судно окружили со всех сторон. Хуже всего было то, что мы находились в центре круга, куда непременно должны были устремиться все крейсеры. А следовательно — к нам.
Спустя два часа положение существенно изменилось. Пятерка кораблей еще плотнее обступила нас, и теперь уже мы могли составить более или менее верное представление о них.
Два за кормой, один по левому, другой по правому борту были явно крупными конвойными судами, хотя какой стране они принадлежали, было все же не так легко определить. Я причислил их к конвойным кораблям, наблюдая за тем, как они подавали друг другу сигналы и каким манером они приближались; поскольку они несли ундер— и брам-лисели, то подходили стремительно и, по всей вероятности, через два-три часа поравнялись бы с нами.
Два судна впереди, которые были обращены к нам бортами, походили на фрегаты. Мы могли различить только один ряд портов, но они вполне могли оказаться двухдечными; то, что это были военные корабли, не вызывало никаких сомнений; а судя по верхним прямоугольным парусам — «англичане». Они тоже были конвоирами, сигналили друг другу и быстро приближались переменными галсами. На счет люггера у нас больше не оставалось сомнений — это был «Шалун», и он направлялся прямо к нам, хоть и подвергался опасности, — другой корабль, вероятно корвет, уже летел вслед за ним на всех парусах как злой дух, отставая не более чем на две лиги.
Месье Галуа был так уверен в быстроходности своего корабля, что не сменил курса, невзирая на погоню. Я решил смело встретить его, потому что я понимал: пока он будет подходить к нам, подоспеет корвет, а он уж не даст каперам снова высадиться на «Рассвет». Больше всего я опасался, что в отместку за наш поступок каперы захватят всех нас и подожгут судно. Однако я решил, что, если они захотят предпринять что-либо подобное, я буду сопротивляться до последнего.
Ровно в десять часов «Шалун» подошел с траверза, и мы легли в дрейф. Французы, конечно, узнали нас и подняли гвалт, какой, верно, стоял в Вавилоне, когда после смешения языков люди перестали понимать друг друга. Зная, что у нас нет шлюпки, месье Галуа тотчас спустил на воду свой ял и вскоре собственной персоной высадился на борт «Рассвета». Поскольку я приказал французам оставаться внизу, он нашел на палубе только Марбла, Диогена, Наба и меня.
— Parbleu, Monsieur Vallingfort!note 109 — воскликнул капер, несмотря ни на что весьма любезно кланяясь мне, — c' est bien extraordinaire!note 110 Что вы сделали с моими людьми? Отправили за борт, сотте avec le Anglais?note 111
Мне не пришлось утруждать себя объяснениями, так как на палубе неожиданно появились три моих пленника, которые ослушались моего приказа и с шумом и криками кинулись к своему настоящему командиру, исполненные горячего желания рассказать обо всем, что произошло с ними. Все трое заговорили вдруг, и мы стали свидетелями довольно нелепой сцены. Это был непрерывный поток слов, восклицаний, проклятий и похвал в адрес американского характера, перемешанных настолько, что месье Галуа ровным счетом ничего не мог разобрать. Последний был вынужден обратиться ко мне, и я откровенно рассказал ему обо всем по-английски — на языке, который он понимал гораздо лучше, чем можно было заключить по тому, как он на нем изъяснялся.
Алчность разбойника с большой дороги странным образом сочеталась в месье Галуа с французской учтивостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170