В то время мне казалось невероятным, что люди доверчивые, чистые могут быть столь наивными; но с тех пор я пожил на свете достаточно долго, чтобы заметить, что подобные заблуждения весьма распространены, — следствия то и дело объясняют причинами, с которыми они вовсе не связаны, а из причин, в свою очередь, выводят следствия столь же фальшивые, сколь обманчива человеческая проницательность. Что касается меня, я могу с уверенностью сказать, что едва ли найдется в моей жизни событие, хоть ненадолго привлекшее ко мне внимание публики, о коем она составила бы справедливое мнение. В разное время меня восхваляли за поступки, в которых не было либо вовсе никакой доблести, либо приписываемых им достоинств/между тем как за деяния, заслуживающие всякой похвалы, меня даже преследовали. Примеры того, как несправедливы бывают принятые в обществе мнения, читатель найдет в дальнейшем нашем повествовании.
Тем временем мистер Хардиндж продолжал распространяться об ангельском нраве Грейс и о том, каким тяжелым ударом было для него вдруг узнать об истинном ее состоянии. Казалось, его неоправданное спокойствие внезапно сменилось совершенным отчаянием, и оттого горькая беда навалилась на него всей своей немыслимой тяжестью. Наконец он послал за Люси, с которой уединился в комнате почти на целый час. Потом я узнал, что он подробно расспрашивал бедную девушку о болезни моей сестры, даже выпытывал, нет ли какой-либо связи между столь необъяснимым упадком жизненных сил и ее чувствами, но он вовсе не был склонен подозревать Руперта в причастности к происшедшему. Люси, будучи девушкой честной и искренней, тем не менее сознавала, как бессмысленно и даже опасно раскрывать отцу истинное положение дел; ей удалось избегнуть всех вопросов деликатного свойства, не сказав при этом неправды. Она хорошо понимала, что, если осведомить отца о причине болезни Грейс, он тотчас пошлет за Рупертом и будет настаивать на том, чтобы сын его сделал все возможное, дабы исправить положение и восстановить справедливость. Чем бы закончилась эта безнадежная, мучительная попытка? Возможно ли восстановить доверие, составляющее основу безграничной любви и уважения, которое было утрачено, ушло невозвратно?
Может статься, самой нестерпимой мукой было для Грейс сознание совершенной бесчестности человека, образ которого она столь бережно хранила в своей душе, что извергнуть его оттуда можно было лишь разбив, полностью разрушив обитель, так долго вмещавшую его. Будь Грейс натурой заурядной, думаю, нам удалось бы с помощью верных действенных средств устранить последствия ее мучительного прозрения, но бедная моя сестра была устроена иначе. Она всегда отличалась от большинства особ своего пола силой и глубиной чувств; еще ребенком она чуть не умерла, когда страшная беда унесла жизнь моего отца; даже кончина нашей матери, хотя мы давно предвидели ее, едва не загасила в дочери пламя жизни. Как я уже не раз говорил, создание столь нежное и чистое всегда казалось мне более пригодным для обителей небесных, нежели для невзгод и печалей мира сего. Теперь, когда мы снова оказались в Клобонни, я не находил себе места. К Грейс меня не пускали: Люси, которая взяла на себя все заботы о больной, настаивала на том, что ей необходимы тишина и покой. Поступая так, она руководствовалась исключительно здравым смыслом и указаниями, которые оставил нам Пост, — я принужден был уступить, зная, что более разумной и более нежной нянюшки для моей сестры не найти.
Разные люди с фермы и с мельницы приходили ко мне за указаниями, которые я должен был давать в то время, как все мои мысли были обращены к моей сестре. Не раз пытался я встряхнуться, сбросить с себя мрачные думы и на мгновения принимал вид заинтересованный, пусть на самом деле меня и не трогало то, о чем мне рассказывали; но тщетно я пытался обмануть самого себя и в конце концов передал все на усмотрение людей, которые и без меня надлежащим образом делали свою работу, велев им поступать так, как они обыкновенно поступали в мое отсутствие.
— Да, масса Майл, — говорил старый негр, который был распорядителем в поле, — это очень хорошо, если масса Хардиндж мочь так сделать. Я всегда просить, чтобы он говорить со мной про урожай и всякое такое, и это очень помогать бедный негр, когда он не знать, как быть.
— Полно, Хайрам, ты ведь лучше понимаешь в земледелии, чем мистер Хардиндж и я, вместе взятые, зачем же тебе наши советы насчет того, как выращивать зерно или заготовлять сено?
— Очень верно сказать, сэр, — так верно, я нечего сказать против. Но вы знать, масса Майл, негр так любить поговорить, и это шибко помогать работать, коли хорошенько все обговорить, а потом уж за дело приниматься.
В отношении негров он был совершенно прав. Хотя они вели себя весьма почтительно — следствие рабства и привычки, — они были столь самоуверенны и упрямы, когда дело касалось вверенной им работы, что невозможно было, не пользуясь своей властью, заставить их делать что-либо против их воли. Они любят порассуждать о том о сем, но не любят, когда их пытаются переубедить. Мистер Хардиндж беседовал с ними из чувства долга и неизменно уступал им во всем, если, конечно, дело не касалось моральных норм. Во всех подобных случаях, а они не так уж редко имели место в семье, насчитывающей столько негров, он был так же неумолим, как закон мидян и персов; зато когда речь заходила о пшенице, картофеле, фруктовых садах, мельнице или шлюпе, мистер Хардиндж, сначала обсудив предстоящие труды с делателями оных, обыкновенно доверял опыту тех, кто был более сведущим в таких делах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170