— Ну, знаете, сэр Джон, если вы и в палате будете так краснобайничать, — с восхищением воскликнул Ной, — я, пожалуй, побоюсь выступить с возражениями! Не думаю, чтобы сам бригадир сумел повторить все, что вы тут наговорили.
— Я забыл спросить вас, мистер Прямодушный, о составе избирателей в Низкопрыгии. Правом голоса у вас, конечно, пользуются только те граждане, которые внесли свой вклад в общество?
— Конечно, сэр Джон, все те, кто живет и дышит!
— Но у вас, я полагаю, голосуют только те, кто обладает деньгами, домами и землей?
— Вы глубоко ошибаетесь, сэр! У нас голосуют все, кто обладает ушами, глазами, носом, обрубком хвоста, жизнью, надеждами, желаниями, чувствами и потребностями. Потребности мы считаем гораздо более верным средством испытания политической честности, чем имущество.
— Это совсем новое учение! Но оно прямо враждебно системе вкладов в дела общества.
— Вы совершенно правы, сэр Джон, имея в виду вашу теорию, и глубочайшим образом ошибаетесь, имея в виду истину. Мы в Низкопрыгии считаем, и притом справедливо, что нельзя заблуждаться сильнее, чем считая, будто недвижимое имущество, — дома ли, земля ли, товары или деньги — гарантирует хорошее управление страной. Чем больше имеешь, тем больше хочется, и чем больше собственность моникина, тем больше соблазн считаться только со своими частными интересами, хотя бы и за счет всех остальных.
— Но интересы общества, сэр, слагаются из совокупности этих частных интересов.
— Прошу прощения, сэр Джон. Из совокупности частных интересов слагаются только интересы одного класса. Если ваше правительство создано на благо одного класса, тогда и ваша система вкладов в дела общества достаточно хороша; но если цель его деятельности — общее благо, то попечение о нем должно стать всеобщим делом. Предположим, что два человека — раз уж вы человек, а не моникин, — предположим, что два человека совершенно равны по своим нравственным качествам, уму, добродетелям и патриотизму, но один богат, а у другого ничего нет. И вот в делах их страны наступил критический момент, и оба они должны подать голос по вопросу, который, как и все вопросы большого общественного значения, неизбежно должен отразиться на собственности. Кто же из них будет голосовать более беспристрастно: тот ли, на кого по необходимости должны влиять его частные интересы, или тот, кого ничто не сбивает с толку?
— Конечно, тот, кого ничто не побуждает к неверному решению. Но вы неправильно ставите вопрос…
— Прошу прощения, сэр Джон, я ставлю его правильно, как абстрактный вопрос, служащий для доказательства абстрактного принципа. Я рад услышать от вас, что человек был бы склонен решить данный вопрос именно таким образом, ибо это доказывает его сходство с моникином. Мы признаем, что в подобных случаях мы все тоже склонны думать только о себе.
— Дорогой бригадир, не путайте софистику с логикой. Ведь если бы власть принадлежала одним бедным — а бедные, или относительно бедные, всегда составляют преобладающую массу населения, — они, несомненно, воспользовались бы ею для того, чтобы отобрать у богатых их богатство.
— У нас в Низкопрыгии этого не думают. Бывают случаи, при которых подобное положение может возникнуть как отмщение. Но отмщение подразумевает былые злоупотребления, и, следовательно, на него нельзя ссылаться, желая утвердить какой-то принцип. Тот, кто вчера был пьян, сегодня может прибегнуть чуть ли не к отраве, лишь бы поднять свое настроение, но тот, кто всегда воздержан, прекрасно чувствует себя и без таких опасных средств. Возможно, под давлением обстоятельств подобный опыт и мог бы иметь место, но навряд ли дважды с одним и тем же народом, и уж никак не с народом, вовремя прибегнувшим к справедливому разделению власти, поскольку он был бы явно пагубен для самих устоев цивилизации. Из нашей моникинской истории видно, что все выступления против собственности вызывались тем, что собственность захватывала больше, чем ей по праву полагалось. Если вы сделаете политическую власть непременной спутницей собственности, они, бесспорно, уживутся, но если их разделить, наибольшая повседневная опасность для собственности будет исходить только от охотников за наживой, которые, по сути, и есть величайшие враги собственности, когда она принадлежит не им.
Я вспомнил сэра Джозефа Джоба и не мог не признать, что в словах бригадира была доля правды.
— Но, значит, вы отрицаете, что чувство собственности возвышает разум, облагораживает и очищает его?
— Сэр, я не берусь говорить о том, как обстоит дело среди людей, но мы, моникины, утверждаем, что «любовь к деньгам — источник всякого зла».
— Как, сэр! Неужели вы ставите ни во что образование, возможное только при обладании собственностью?
— Если вы, дорогой сэр Джон, имеете в виду то образование, которое чаще всего дается собственностью, то мы называем его эгоизмом. Но если вы находите, что тот, у кого есть деньги, имеет также и знания, которые всегда будут вести его по правильному пути, то должен сказать, что опыт (а он стоит тысячи теорий) говорит нам иное. В спорных вопросах между имущими и неимущими имущие обычно объединяются и действуют сообща, и мы полагаем, что, будь они даже невежественнее медведей, они поступали бы точно так же. Но зато во всех других вопросах они, несомненно, не делают чести просвещению, если только вы не допускаете, что в каждом отдельном случае могут быть одновременно две верные точки зрения. Во всяком случае, у нас самые образованные моникины обычно становятся на противоположные точки зрения по каждому вопросу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136