Этот обычай, несомненно, тоже сохранился от не слишком давнего времени, когда дикое состояние страны вынуждало жителей спасаться от хищных зверей на деревьях, куда семья забиралась по лестницам, которые после захода солнца втаскивала туда же.
Эти ступеньки или лестницы обычно изготовляются из какого-нибудь белого материала, чтобы даже теперь в случае опасности их легко было найти в темноте, хотя, насколько я мог судить, Бивуак вовсе не отличался от других городов наших дней особым беспорядком или недостаточной безопасностью. Но привычки долго живут в народе и зачастую обнаруживаются в виде моды, тогда как породившие их причины уже давно исчезли из жизни и забыты. В качестве доказательства укажу, что у входа во многие жилые дома Бивуака и у подножия каменных лестниц до сих пор можно видеть огромные железные рогатки, несомненно ведущие свое начало от первоначальных незамысловатых средств домашней обороны, принятых у этой осторожной и предприимчивой нации. Среди множества этих рогаток я заметил чугунные фигуры, напоминавшие шахматных королей, которые я сперва принял за образцы республиканской геральдики, символизирующие способность хозяина особняка к тонким коммерческим расчетам, но бригадир в ответ на мой вопрос сказал, что это всего лишь дань моде, идущей от обычая первых поселенцев устанавливать перед дверьми чучела, которые должны были по ночам отпугивать зверей, точно так же, как мы и теперь ставим вороньи пугала на нивах. Он уверял меня, что в старину два таких хорошо набитых стража с палкой наподобие нацеленного ружья, бывало, выдерживали недельную осаду медведицы с целой оравой голодных медвежат. Он полагает, что теперь, когда подобные опасности остались в далеком прошлом, некоторые семьи распорядились установить эти чугунные монументы в память каких-нибудь чрезвычайных происшествий, из которых их предки вышли победителями благодаря этим хитроумным приспособлениям.
В Бивуаке все несет на себе отпечаток того возвышенного принципа, на котором основаны его учреждения. Дома частных граждан, например, высоко вознеслись над крышами общественных зданий, показывая, что общество — всего лишь слуга граждан. Это относится даже к церквам и свидетельствует, что путь на небо тоже зависит от воли народной. Огромный Дворец правосудия, здание, которым бивуаковцы особенно гордятся, построен в том же приплюснутом стиле: архитектор из предосторожности (видимо, чтобы его не могли обвинить в том, что он верит в возможность дотянуться рукой до тверди небесной) ограничился тем, что водрузил наверху здания, там, где, по понятиям всех смертных, должен бы находиться конек крыши, нечто вроде деревянного скрипичного грифа. Эта особенность бросалась в глаза, и Ной сказал, что всю страну для придания ей законченного вида словно бы прокатали гигантской скалкой.
Продолжая свои наблюдения, мы заметили, что к нам торопливо приближается какой-то моникин, который, как заметил бригадир Прямодушный, явно жаждал познакомиться с нами. Я позволил себе осведомиться, почему он это предположил.
— Просто потому, что вы недавно прибыли. Это одна из достаточно многочисленных у нас личностей, снедаемых мелочным честолюбием и ищущих известности, которую они, кстати, рискуют приобрести совсем не тем путем, каким желают, для чего навязываются каждому чужестранцу, вступившему на наш берег. Их гостеприимство не то искреннее радушие, которое побуждает служить другим, а всего лишь уловка болезненного тщеславия и жажды самопрославления. Свободомыслящего и просвещенного моникина весьма легко отличить от этой клики. Он не стыдится обычаев своей страны, но и не бывает слепо предан им только потому, что они отечественного происхождения. Он судит о вещах по тому, насколько они уместны, целесообразны и отвечают требованиям хорошего вкуса. Он разборчив, а те одержимы. Он не отвергает подражания полностью, но полагается на собственное суждение и пользуется своим опытом как надежным руководителем, тогда как для тех добыть что-нибудь такое, чего нет у их соседей, — единственная цель существования. Они ищут общества иностранцев, ибо давно уже провозгласили нашу страну, ее обычаи, народ и все, что в ней есть, пределом низменности и вульгарности, если не считать их самих и нескольких избранных друзей. Они бывают особенно счастливы, когда купаются в отраженных лучах славы так называемой «древней области». Однако, нахватавшись лишь самых поверхностных сведений, вроде тех, какие мы все получаем в обычных беседах, они понятия не имеют ни о каких чужих странах, кроме Высокопрыгии, на языке которой мы, кстати, говорим, однако, поскольку Высокопрыгия также в своих обычаях, правах и законах — идеал избранности, они считают всех прибывших оттуда особенно достойными их глубочайшего уважения.
В этот момент судья Друг Нации, который энергично выкачивал из членов избирательного комитета сведения о шансах малого колеса, вдруг покинул нас и, приниженно опустив нос к самой земле, куда-то побежал с настороженным видом собаки, напавшей на свежий след.
В следующий раз, когда мы встретились с бывшим послом, он был в трауре по поводу каких-то политических неудач, смысла которых я себе так и не уяснил. Он подверг себя дополнительной ампутации хвоста и так основательно смирил это седалище разума, что даже самое злобное и завистливое сердце не вообразило бы, что у него сохранилась хоть крупица мозга. Более того, он обрил свое тело до последнего волоска и остался гол, как ладонь, в целом являя собою назидательное зрелище раскаяния и самоуничижения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136