— за вопросом, заданным с небрежной бравадой, следует успокоительное: Должно быть, что-нибудь напутали — специально, чтобы рассеять недоверие Сальвадора: так, здесь вот распишусь, принял к сведению, второго марта явлюсь, к десяти утра. Улица Антонио Марии Кардозо, это недалеко отсюда, подниметесь по Розмариновой, дойдете до церкви на углу, там направо и еще раз направо, впереди будет кинотеатр, а на другой стороне — театр Людовика Святого, был такой французский король, прекрасное место, чтобы развлечься, все виды искусств, а это здание — чуть подальше, не ошибетесь, а может быть, ошибка уже совершена, да такая, что вот — вызывают его, призывают к ответу. Суровый Сальвадор удаляется, чтобы официально гарантировать вестнику или кто он там? курьер? рассыльный? — что повестка вручена, а Рикардо Рейс, с одра болезни переместившийся на диван, читает и перечитывает уведомление о вызове — С получением сего вам надлежит явиться — но зачем, о боги, я ведь ни в чем не замешан, ни сном, как говорится, ни духом, им нечего поставить мне в вину, я не заговорщик, особенно после того, как по рекомендации Коимбры прочел «Заговор», и у меня в ушах еще звучат слова Марилии: Папу арестовали два дня назад — уж если с папами такое происходит, то что же со мной будет? И вся обслуга отеля «Браганса» уже знает, что постояльца из двести первого, доктора Рейса, который два месяца как приехал из Бразилии, вызывают в полицию, не иначе, как натворил что-нибудь там или уже здесь, не хотел бы я быть в его шкуре, может, и не выпустят, нет, когда хотят посадить, повесток не присылают, просто пришли бы да забрали. Когда вечером Рикардо Рейс, достаточно окрепший, чтобы пойти поужинать, спустится в ресторан, он увидит, как официанты избегают его взгляда, как все незаметно сторонятся его, одна только Лидия не поддалась этому — чуть только Сальвадор спустился на первый этаж, она — встревожилась, бедная девушка — тотчас появилась в номере: Правда, что вас в ПВДЕ вызывают? Правда, вот повестка, но беспокоиться нечего, должно быть, что-нибудь с документами не так. Дай-то Бог, от этих людей добра не жди, я слыхала, мне брат рассказывал. Я и не знал, что у тебя есть брат. Да как-то не сказалось. Ты вообще ничего не рассказывала мне о себе, о своей жизни. Вы не спрашивали. Верно, я знаю только, что ты живешь здесь, в отеле, и в выходные уходишь, знаю, что ты не замужем и, судя по всему, не собираешься, вот и все сведения. Нам с вами — хватит, ответила Лидия, и от четырех слов, произнесенных просто и без малейшего вызова, сжалось сердце у Рикардо Рейса: звучит, конечно, банально, однако он почувствовал именно это — что сердце сжалось — может быть, она и сама не вполне отчетливо сознавала, что произнесла, а просто хотела пожаловаться — а на что? — а может быть, и вовсе не было в этих словах ничего, кроме констатации очевидного факта, вроде того, как говорят: Ой, дождь пошел, но тем не менее прозвучала в этих внезапно сорвавшихся с языка словах горчайшая ирония, и в настоящем романе это означало бы: Я, сеньор доктор, здесь в прислугах, подай-при-ми-пошла-вон, еле-еле читать-писать умею, и потому вовсе необязательно, чтобы у меня была своя жизнь, а и была бы, то какой бы надо ей быть, чтобы вас ею заинтересовать — мы могли бы и дальше писать в этом духе, до бесконечности нанизывать слово к слову, но эти четыре «нам с вами — хватит» заменили все прочие, а если бы слова разили, как шпаги, пал бы Рикардо Рейс, обагренный кровью. Лидия собирается уйти — верный знак, что слова были неслучайны: есть такие фразы, что произносятся будто мимоходом, словно между прочим, и один Бог знает, какие жернова их мололи, какие фильтры отцеживали, прежде чем сказались они, но уж когда скажутся, то прозвучат непреложней соломоновых решений, и лучше всего после этого уже ничего не говорить, а еще лучше будет одному из собеседников удалиться — тому, кто произнес их, либо тому, кто выслушал, но, как правило, этого не происходит: люди все говорят да говорят, топя в потоке слов смысл, выявившийся минуту назад так определенно и весомо: Что же тебе рассказывал брат и кто он такой? — осведомился Рикардо Рейс. И Лидия уже не уходит, а покорно возвращается и, обессмысливая свой молниеносный выпад, принимается объяснять: Он во флоте служит. В торговом? В военно-морском, матрос с «Афонсо де Албукерке». Он старше тебя или младше? Ему двадцать три года, зовут Даниэл. А я ведь даже не знаю, как твоя фамилия. Мартинсы мы. Это по отцу? Нет, это матери фамилия, кто отец, не знаю, никогда его не видала. А брат как же? Это сводный брат, единоутробный, его отец умер. Вот оно что. Так вот, Даниэл против того, что делается, и он мне рассказывал. Ты что — так мне доверяешь? Ах, сеньор доктор, если бы я вам не доверяла, то. Одно из двух: либо наш Рикардо Рейс — никуда не годный фехтовальщик, беспечный в защите, либо эта Лидия Мартине — истая дева-воительница, до зубов вооруженная амазонка, тягаться с которой бесполезно, хотя можно рассмотреть и третий вариант: оба отринули всякую предусмотрительность, не пользуются взаимными промахами, чтобы нанести разящий удар, и уж тем более — не предаются тонкостям изощренного анализа, а разговаривают бесхитростно: он — сидя, по праву выздоравливающего и постояльца, она — стоя, как лицо подчиненное, и, быть может, оба несколько даже удивлены тем вдруг открывшимся обстоятельством, что им есть что сказать друг другу, и сколь пространны эти диалоги по сравнению с быстрым и кратким обменом репликами, который происходит по ночам и почти ничем не отличается от первобытных и простейших звуков, исторгаемых самой плотью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157