ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
— принял протянутый ему у стойки стакан вина и, запрокидывая голову, выпил его одним духом, нет, это не женщина, у него плоская грудь. Ряженый, не задерживаясь, вышел из таверны, и Рикардо Рейсу некуда было деваться, негде спрятаться, он отпрянул и побежал, но тот догнал его на углу, и тогда стали видны настоящие зубы, и десны, блестящие от настоящей слюны, и голос был не мужской, а женский, или где-то посередине между мужским и женским: Ты зачем, буржуй, за мной увязался, а? ты что, педераст, или на тот свет торопишься? Ни то, ни другое, я вас принял за моего друга, но теперь по голосу понял, что обознался. А кто тебе сказал, что это и есть мой настоящий голос? — а он и впрямь звучал теперь совсем иначе, и когда Рикардо Рейс сказал: Извините, словно бы голос Фернандо Пессоа ответил: Ладно, сгинь, гнида, и ряженый повернулся и исчез во тьме. Как говорили те девицы, сбившие с него шляпу: На карнавале обижаться не принято. Снова пошел дождь.
* * *
Он провел скверную, почти бессонную ночь. Прежде чем устало улечься в постель, Рикардо Рейс принял две таблетки аспирина, сунул под мышку градусник — тридцать восемь с чем-то, как и следовало ожидать, грипп, вероятно, начинается. Он заснул и проснулся, успев увидеть во сне какие-то огромные, залитые солнцем равнины, излучины рек меж деревьев, корабли, величаво идущие вверх или вниз по течению, увидел, и как он сам плывет на тех и на других, делясь и множась и самому себе маша то ли на прощанье, то ли наоборот — в радостном предвкушении встречи, а потом корабли вплыли в озеро или в широкое устье и застыли без руля и без ветрил в тихой недвижной воде, сколько их там — десять? двадцать? — да сколько бы ни было, они рядом друг с другом, на расстоянии голосовой связи, но моряки никак не могут договориться, поскольку говорят все разом и одни и те же слова произносят в одной и той же последовательности, потому и не слышат друг друга, корабли же в этот самый миг начинают погружаться, и хор голосов звучит все тише, и во сне пытается Рикардо Рейс разобрать и запомнить последние слова, ему даже показалось, что он сумел это сделать, но вот последний корабль скрывается под водой, и булькают в ней пузыри отдельных слогов, это из тонущих слов выходит, поднимается на поверхность воздух, и смысл постичь нельзя — нс прощание, не обещание, не завещание — да и некому их слушать. В полусне-полуяви, просыпаясь и засыпая вновь, спорил Рикардо Рейс сам с собой, Фернандо Пессоа ли нарядился на маскарад Смертью: сначала решил, что это был он, а потом отринул это формально логичное предположение во имя другой, более глубокой, как кажется ему, логики, и надо бы не забыть при новой встрече спросить его, да вот только скажет ли он правду или ответит: Любезный Рейс, вы шуток, что ли, не понимаете: неужели мне в нынешнем моем состоянии взбредет в голову наряжаться Смертью, покойник серьезен и основателен, полностью осознает свой статус, а кроме того, блюдет приличия и презирает абсолютную наготу скелета, а этот свет посещает либо в том самом костюмчике, в который его обря-цили, либо, если хочет кого-нибудь напугать, заворачивается в саван, и, надеюсь, вы согласитесь, что и, человек приличный и порядочный, каковым был и остался, никогда бы себе такого не позволил. Да нет, его спрашивать бессмысленно, пробормотал Рикардо Рейс. Он включил свет, открыл «The God of the labyrinth», прочел полторы страницы, понял, что речь идет о партии в шахматы, но не успел уяснить себе, играют там или разговаривают, потому что буквы стали расплываться перед глазами, и он выпустил из рук книгу, и, оказавшись теперь у окна своего дома в Рио-де-Жанейро, увидел вдали самолеты, бомбящие Урку и Прайа-Вермелья, увидел огромные клубы черного дыма, но не услышал ни звука — может, оглох или с рождения лишен был слуха и, следовательно, — возможности вообразить, добавив звуковой ряд к зрительным ощущениям, грохот разрывов, беспорядочную трескотню выстрелов, стоны раненых, если, конечно, на таком расстоянии вообще можно что-либо услышать. Он проснулся мокрый от пота, отель был погружен в ночное безмолвие, спали все его постояльцы, и даже испанские беженцы, если внезапно разбудить их и спросить: Ты где? — ответили бы, обманувшись удобством постели: В Мадриде или: В Касересе, и где-то под крышей спит, может быть, Лидия, которая теперь уже не всякую ночь, таясь и вздрагивая от малейшего шороха, спускается к нему в номер, теперь они уже уславливаются о встрече, возбуждение первоначальных свиданий уже улеглось, что ж, это вполне естественно, время, отпущенное страсти, истекает быстрее всего, и даже в таких вот неравноправных связях вполне уместно жгучее слово «страсть», а, кроме того, береженого бог бережет, нечего, как говорится, афишировать, вдруг их все-таки подозревают, начнутся сплетни, хотя, может быть, Пимента не пошел дальше своего многозначительно-лукавого намека, а, может быть, дело и вовсе не в этом — не исключены другие, не менее веские причины биологического, так сказать, свойства для того, чтобы она сегодня не пришла: помешало ей, если выразиться библейским языком, обычное у женщин, а по-нынешнему говоря, — месячные. Рикардо Рейс снова проснулся, опущенные жалюзи, стекла, шторы отцеживали и фильтровали проникавший в номер холодный, мутно-пепельный, принадлежащий еще скорее ночи, чем дню, свет, который обрисовывал полузадернутые гардины, покрывал полировку стола и шкафа легчайшей акварельной краской, и оледенелая комната просыпалась, оттаивала, делаясь похожей на монохромный пейзаж, хорошо животным, умеющим впадать в спячку, этим благоразумным сибаритам — до известной степени можно счесть, что они, пусть и бессознательно, властны над собственной жизнью, покуда они спят, никто не разнесет весть о том, что они умерли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
* * *
Он провел скверную, почти бессонную ночь. Прежде чем устало улечься в постель, Рикардо Рейс принял две таблетки аспирина, сунул под мышку градусник — тридцать восемь с чем-то, как и следовало ожидать, грипп, вероятно, начинается. Он заснул и проснулся, успев увидеть во сне какие-то огромные, залитые солнцем равнины, излучины рек меж деревьев, корабли, величаво идущие вверх или вниз по течению, увидел, и как он сам плывет на тех и на других, делясь и множась и самому себе маша то ли на прощанье, то ли наоборот — в радостном предвкушении встречи, а потом корабли вплыли в озеро или в широкое устье и застыли без руля и без ветрил в тихой недвижной воде, сколько их там — десять? двадцать? — да сколько бы ни было, они рядом друг с другом, на расстоянии голосовой связи, но моряки никак не могут договориться, поскольку говорят все разом и одни и те же слова произносят в одной и той же последовательности, потому и не слышат друг друга, корабли же в этот самый миг начинают погружаться, и хор голосов звучит все тише, и во сне пытается Рикардо Рейс разобрать и запомнить последние слова, ему даже показалось, что он сумел это сделать, но вот последний корабль скрывается под водой, и булькают в ней пузыри отдельных слогов, это из тонущих слов выходит, поднимается на поверхность воздух, и смысл постичь нельзя — нс прощание, не обещание, не завещание — да и некому их слушать. В полусне-полуяви, просыпаясь и засыпая вновь, спорил Рикардо Рейс сам с собой, Фернандо Пессоа ли нарядился на маскарад Смертью: сначала решил, что это был он, а потом отринул это формально логичное предположение во имя другой, более глубокой, как кажется ему, логики, и надо бы не забыть при новой встрече спросить его, да вот только скажет ли он правду или ответит: Любезный Рейс, вы шуток, что ли, не понимаете: неужели мне в нынешнем моем состоянии взбредет в голову наряжаться Смертью, покойник серьезен и основателен, полностью осознает свой статус, а кроме того, блюдет приличия и презирает абсолютную наготу скелета, а этот свет посещает либо в том самом костюмчике, в который его обря-цили, либо, если хочет кого-нибудь напугать, заворачивается в саван, и, надеюсь, вы согласитесь, что и, человек приличный и порядочный, каковым был и остался, никогда бы себе такого не позволил. Да нет, его спрашивать бессмысленно, пробормотал Рикардо Рейс. Он включил свет, открыл «The God of the labyrinth», прочел полторы страницы, понял, что речь идет о партии в шахматы, но не успел уяснить себе, играют там или разговаривают, потому что буквы стали расплываться перед глазами, и он выпустил из рук книгу, и, оказавшись теперь у окна своего дома в Рио-де-Жанейро, увидел вдали самолеты, бомбящие Урку и Прайа-Вермелья, увидел огромные клубы черного дыма, но не услышал ни звука — может, оглох или с рождения лишен был слуха и, следовательно, — возможности вообразить, добавив звуковой ряд к зрительным ощущениям, грохот разрывов, беспорядочную трескотню выстрелов, стоны раненых, если, конечно, на таком расстоянии вообще можно что-либо услышать. Он проснулся мокрый от пота, отель был погружен в ночное безмолвие, спали все его постояльцы, и даже испанские беженцы, если внезапно разбудить их и спросить: Ты где? — ответили бы, обманувшись удобством постели: В Мадриде или: В Касересе, и где-то под крышей спит, может быть, Лидия, которая теперь уже не всякую ночь, таясь и вздрагивая от малейшего шороха, спускается к нему в номер, теперь они уже уславливаются о встрече, возбуждение первоначальных свиданий уже улеглось, что ж, это вполне естественно, время, отпущенное страсти, истекает быстрее всего, и даже в таких вот неравноправных связях вполне уместно жгучее слово «страсть», а, кроме того, береженого бог бережет, нечего, как говорится, афишировать, вдруг их все-таки подозревают, начнутся сплетни, хотя, может быть, Пимента не пошел дальше своего многозначительно-лукавого намека, а, может быть, дело и вовсе не в этом — не исключены другие, не менее веские причины биологического, так сказать, свойства для того, чтобы она сегодня не пришла: помешало ей, если выразиться библейским языком, обычное у женщин, а по-нынешнему говоря, — месячные. Рикардо Рейс снова проснулся, опущенные жалюзи, стекла, шторы отцеживали и фильтровали проникавший в номер холодный, мутно-пепельный, принадлежащий еще скорее ночи, чем дню, свет, который обрисовывал полузадернутые гардины, покрывал полировку стола и шкафа легчайшей акварельной краской, и оледенелая комната просыпалась, оттаивала, делаясь похожей на монохромный пейзаж, хорошо животным, умеющим впадать в спячку, этим благоразумным сибаритам — до известной степени можно счесть, что они, пусть и бессознательно, властны над собственной жизнью, покуда они спят, никто не разнесет весть о том, что они умерли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157