Конечно, Абулшер получил с них не меньше того, что отняли джелилы.
Что ж, когда-нибудь он расплатится за все...
Эвелин ощутила слабость в ногах. Втиснутый в нее предмет мешал
ходьбе, теперь ей больше всего хотелось добраться до кровати и лечь.
Очутившись в выделенной ей комнате, Эвелин легла лицом вниз и постаралась
как можно скорее забыться. Уже засыпая, она почувствовала, как женские
руки заботливо укрывают ее чистой простыней...

Окно в комнате было закрыто ставнями, но луч солнца проник сквозь
щели и разбудил Эвелин. Она открыла глаза. Вспомнила вчерашний вечер и с
облегчением почувствовала, что тяготившего ее кожаного предмета в ней уже
нет. Наверное, его убрала служанка. Осталось, правда, ощущение, как будто
внутри был воздух...
Вошла женщина, она принесла еду: овечий сыр, горячие лепешки,
несколько кистей винограда и пиалу чая. Эвелин с аппетитом позавтракала и
выпила чай, который ей показался необычно густым и очень терпким. Она
спросила об этом у служанки, та ответила:
- Так надо. Это придаст тебе силы. Пей еще.
В чай было что-то добавлено, когда Эвелин выпила его, ей захотелось
еще. Женщина сходила за чайником и налила ей. Напиток быстро вызвал
радостное возбуждение, все грустные мысли отлетели, окружающие предметы
сделались контрастно-выпуклыми, их окраска приобрела живые и яркие
оттенки.
Вскоре прибыли Нурахмад-хан с афганцем. Первый сказал Эвелин, что
сейчас ее поведут на главный базар. Эвелин хотела спросить, что ей надеть,
но служанка уже успела накинуть на нее, прямо на голое тело, длинный
бурнус с капюшоном. Капюшон почти полностью скрыл ее лицо, но все же
Эвелин ухитрилась рассмотреть дорогу.
Они быстро дошли до площади, пересекли ее и оказались на главном
базаре. Здесь были свои улицы и переулки, образованные рядами торговцев и
ремесленников. Стоял невообразимый шум, торговцы зазывали к себе и
расхваливали товары. Сперва Эвелин и ее спутники прошли через мясные ряды,
где подвешенные на крюках бараньи туши чередовались со связками живых кур.
Потом начались горы арбузов и дынь, за ними шли прилавки с изюмом,
курагой, финиками и орехами. Далее надо было пройти через место, занятое
уличными портными. Наконец они вышли в ту часть базара, где устраивались
различные представления. Эвелин рассмотрела павильон, где, судя по
вывеске, выступали индийские факиры. За ними находилась арена китайского
цирка, а дальше тянулась вереница маленьких дощатых сараев и просто будок,
все они были ярко размалеваны.
Нурахмад-хан остановился около одного из таких сараев и отпер его.
Они вошли внутрь. Помещение было перегорожено матерчатой занавеской, за
ней стоял турецкий диван с несколькими подушками. Мужчины сняли с Эвелин
бурнус, подали ей увесистую банку и сказали, что в ней - мазь, которой она
должна натереть себе грудь, под мышками и в паху. Когда она сделала это,
они уложили ее на диван и связали лодыжки ног, а руки подняли за голову и
замотали концами шнуров, пришитых к изголовью дивана. В это время в сарай
вошел молодой индус, который что-то спросил у Нурахмад-хана. Тот ответил,
индус вышел и сразу же за стенкой раздался его зычный голос:
- Только здесь! Белая, как снег женщина! Никем, кроме мужа, не
тронутая! Всего за четыре монеты! Только у нас! Белая и чистая, как снег
женщина!
В помещении было душно, пахло притираниями. Эвелин чувствовала
странное возбуждение. Оно неуклонно нарастало в ней...
Острый аромат, исходивший от ее тела, щекотал ноздри и приятно кружил
голову. Нурахмад-хан и афганец сидели на корточках возле дивана и
вполголоса переговаривались. Эвелин спросила, что ей делать, но они ничего
не ответили.
Она закрыла глаза и постаралась задремать, но мешало жужжанье
летавших вокруг нее мух. Чтобы отогнать их, она несколько раз дернулась
всем телом.
Заметив это, Нурахмад-хан встал и взмахами рук прогнал назойливых
мух. Эвелин стало забавлять его отношение к ней. Он больше не прикасался к
ее телу. По-видимому, она недешево обошлась ему, теперь он дорожил ею. Она
вздохнула, вновь закрыла глаза и на этот раз погрузилась в дремоту.
Из сонного состояния ее вывели громкие крики зазывалы-индуса:
- Нет, еще мало! Сколько вас сейчас? Пятнадцать? Двадцать? Позовите
еще других, своих друзей! Быстрее! И тогда мы сразу начнем!
Шум не смолкал. Нурахмад-хан встал и вышел. Его голос утонул в рокоте
собравшихся перед сараем, их крики стали угрожающими. С раскрасневшим
лицом Нурахмад-хан вернулся и бросил афганцу:
- Надо начинать! Давай!
Они развязали ей ноги, широко раздвинули их, согнув в коленях, и
снова привязали к боковым валикам дивана. Затем они приподняли ее и
вдвинули под ягодицы большую подушку, после чего быстро скрылись.
Эвелин осталась одна. Она пошевелила привязанными ногами, чтобы
ослабить напряжение шнуров. До нее доносился шум возбужденных голосов
мужчин, собравшихся перед сараем.
Вдруг отдернулась занавеска и вошел один из них. Это был низенький
желтолицый китаец в синей одежде, с длинной черной косой. Он подошел к
дивану и уставился раскосыми глазами на обнаженную белую женщину, лежавшую
перед ним с раскинутыми ногами. Неловко, явно стесняясь, он потрогал
пальцами соски ее грудей и погладил по животу, потом двумя пальцами
прикоснулся к сомкнутой интимной щели.
Зажмурившись от предвкушаемого удовольствия, он взобрался на диван и
выпростал из синих штанов свой член.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45