Даже кожаного доспеха не снял он с груди. На широкой перевязи, окованной бронзовыми пластинами, по-прежнему висел его короткий меч. Лишь ненадолго прилег Хильбудий на буйволову шкуру. Потом наскоро поужинал пшенной кашей, что принес ему в глиняной чашке молодой гот. Когда все уснули и лагерь стал походить на поле после боя, Хильбудий встал, вышел на озаренный лунным светом вал, оперся на столб и глядя на другой берег Дуная, задумался.
Вот уже третий год минул, как не снимает он доспехов. Он очистил Фракию и Мезию от варваров - могущественных славинов и антов, которые налетали из-за Дуная, как тучи саранчи, грабили и уводили в плен византийских подданных, наводя ужас на Константинополь. Он прогнал их за Дунай, и они укрылись в высокой траве на широких равнинах, забрались в долины и леса, словно загнанные звери. Сколько добычи, сколько волов и овец, сколько пленников, крепких и рослых, отправил он в Византию. Но Византия как море. Все поглощает и по прежнему голодна и ненасытна, точно огненная бездна. Юстиниан - хороший император, но прожорлив, как дракон. И, однако, утробу его можно было бы наполнить, если бы не императрица Феодора.
Вспомнив о ней, Хильбудий сжал кулак и схватился за рукоятку меча.
Императрица Феодора - щеголиха, прелюбодейка, бывшая цирковая актерка. И он, трибун, должен, стоя перед ней на коленях, целовать ей ногу, ту самую ногу, которую следовало бы отрубить, потому что она ведет на стезю преступлений. О, да он скорее предпочтет простую ячменную кашу, буйволову шкуру на соломенном ложе, стрелы славинов, чем такой унизительный поцелуй. Честных героев Феодора не жалует, а раскрашенных франтов принимает в роскошных покоях и осыпает почестями. Где мы, что ждет нас?
Хильбудий грустно прислонил голову к деревянному столбу и глядел на дунайские волны, спокойно катившие вдаль. Но что это?
Полководец повернул голову, его всклокоченные слипшиеся от пота кудри зашевелились.
Второй сигнал - за ним третий, четвертый.
Часовые подняли тревогу! Лагерь ожил. Все закипело перед шатром полководца, посреди претория собрались военачальники.
Хильбудий уверенным шагом победителя спокойно и неторопливо подошел к часовому у ворот лагеря. Страж указал ему на приближавшийся конный отряд.
- Это гонцы из Константинополя. Давай отбой, пусть воины отдыхают. А потом пойди отвори!
По звуку трубы лагерь утих, военачальники разошлись. А Хильбудий спустился по лесенке с вала и пошел через ворота навстречу всадникам. Он даже не распорядился зажечь факелы. Ночь была такой ясной, что при лунном свете он различал лица.
Поравнявшись с Хильбудием, соскочил с коня на землю таксиарх Асбад. Его доспехи сверкали золотом, легкий шлем украшали разноцветные каменья. Он восседал на красивом жеребце, покрытом дорогим седлом, на узде мерцали позолоченные пряжки. По сбруе сразу можно было определить, что конь этот из царских конюшен.
Асбад приветствовал трибуна Хильбудия с дворцовой учтивостью. Хильбудий ответил ему сурово и кратко, как солдат, которому крепкое рукопожатие милее поклонов. Он проводил его в свой шатер и пригласил сесть на дубовую колоду, перед которой стояла грубо отесанная плаха-стол. Потом собственноручно высек огонь, зажег глиняный светильник, висевший посреди шатра, и вышел распорядиться насчет ужина.
Асбад осмотрелся. Мечи, копья, несколько доспехов со следами вражеских ударов на груди; кое-где на них еще заметны пятна крови. Все это удивило Асбада. На губах его появилась усмешка. "И это полководец! подумал он. - Такая берлога под стать варвару, а не полководцу ромеев!"
Когда Хильбудий возвратился, Асбад все еще стоял посреди шатра.
- Садись, таксиарх! Ты устал. Я приказал изжарить на ужин ягненка. Вы долго ехали?
- Четырнадцать дней!
Хильбудий ничего не сказал, но, окинув Асбада многозначительным взглядом, подумал про себя: "Будь это правдой, твой доспех не сверкал бы так и конь бы устал куда больше!"
- Ты привез важные вести?
- Светлейший господин и василевс Юстиниан тебя, раба своего, приветствует и шлет тебе это письмо.
Хильбудий тут же распечатал послание императора и подошел к светильнику, чтобы прочесть его. На лице его не дрогнул ни один мускул. Асбада неимоверно оскорбили холодность и спокойствие, с каким полководец читал строки, начертанные в императорской канцелярии. Кончив, трибун положил пергамент на стол и спокойно сел.
Асбад не проявил любопытства, так как знал, о чем пишет император. Но молчание Хильбудия злило его.
- Когда ты возвращаешься?
- Завтра. Я спешу.
- Ответ получишь сегодня вечером.
Хильбудий взглянул на гонца, словно желая сказать: "Никуда ты не спешишь, просто солома и воловьи шкуры не очень-то тебе по душе! Ты охотнее остановишься по ту сторону Гема, там, где можно отлично поразвлечься в безопасных местах; а вернувшись домой, будешь рассказывать во дворце, как намучился в стране варваров".
- Не обессудь, трибун, но такое жилье слишком убого для полководца. Прости меня, но оно скорее под стать варвару!
- Александр был великий полководец, а спал на голой земле. Империя послала меня, верного своего раба, вымести варваров с нашей земли, как сор, и для меня такое жилье даже роскошно. Я сожалею, что не могу встретить тебя дамасскими коврами и персидскими благовониями. Но знай, что, когда Хильбудий в лагере, он предпочитает запах лука и чеснока аромату восточных пряностей.
Таксиарх прикусил губу.
- Я понимаю, к дикой жизни можно привыкнуть. Но разве достоин упрека тот, кто, приезжая сюда из священного императорского дворца, не может сдержать удивления?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146