Не то я двинул бы тебя по черепу лютней, своей драгоценной лютней, за эту болтовню так, что у тебя бы язык к небу присох. Но ты молод и дерзок, как жеребенок, и Радован прощает тебя!
- Препоясался бы ты мечом, спрятал лютню в шатер к девушкам и пошел бы с нами!
- Я не пошел с вами. Это верно. Но верно и то, что вой, который поднимаете вы, молодые волки, способен навсегда оглушить меня. А кто потом будет настраивать струны? Уж не ты ли? Ведь для твоих ослиных ушей ивовая ветка и то слишком тонка. Кто бы кормил Радована, коли он не мог бы бродить с лютней по свету? Уж не ты ли? Да ведь у тебя не найдется даже козьего молока, чтобы напоить голодного пса. Молчи уж, паршивец!
Все засмеялись, а Радован гордо заиграл, затянув веселую песнь. Но парней забавляла злоба Радована.
- А что ты делал в граде, пока мы сражались за свободу?
- За девушками бегал!
Девицы зафыркали.
- Смотри, Радован, несдобровать тебе!
- Коли ваши девушки могут польститься на меня, старика, мне они и даром не нужны!
- Так ведь ты недавно врал, будто сама царица любовалась твоей красотой!
- Императрица Феодора - мудрая женщина, глупцы! А было это тогда, когда лоб мой еще не покрывался морщинами и не было гусиных перьев в бороде!
- Если бы Хильбудий напал на град, ты, Радован, убежал бы в лес, как барсук в свою нору! Жалко, что он погиб и избавил тебя от такой забавы!
- Убежал? Когда это я убегал? А ну, девушки, скажите, разве я не сидел день и ночь на валах и не сторожил град, словно рысь в буковом дупле?
- Притаился на валах и дрожал.
- Конечно, дрожал! Не терпелось хоть раз показать миру, каков герой Радован, когда приходит беда...
Загудела лютня, девушки взялись за руки, и хоровод закружился вокруг веселого певца.
Отдохнув, Радован отобрал несколько отроков и пошел с ними в лагерь.
- Найдем, наверняка найдем, знаю я византийцев! Они шагу не ступят без этого божественного напитка. О меде, конечно, ничего худого не скажешь, пиво тоже - добрый напиток, но вино...
Радован жадно облизнулся.
Скитаясь по свету, он много раз играл византийским воинам, которые даже в походах не таили своего пристрастия ко всякого рода зрелищам и цирку. Любой бродячий плясун, придурковатый певец, болтливый актер, распутная танцовщица - все были тут желанными гостями, всех их ласково привечали, всем щедро платили. Радован знал об этом и потому любил заходить в пограничные лагеря, где всегда уютно устраивался. Ему было хорошо известно, что во всех лагерях имелись обильные запасы вина.
Вот и сейчас он пошел на поиски зарытых в землю сосудов. Лагерь был разгромлен и разбит. Торчали лишь отдельные колья, и между ними были рассыпаны, втоптаны в грязь пшеница и ячмень.
- Тут! Коли здесь житница, - вино где-нибудь неподалеку!
Они принялись тщательно искать, отваливая колоды и оттаскивая прочь трупы, так и оставшиеся непогребенными.
Старик осторожно постукивал ногой по земле. Вдруг по звуку он определил, что под ним пустота.
- Стоп, юность глупая, есть, есть! Погреб тут! Моя пятка больше стоит, чем ваши носы!
Отроки отвалили несколько бревен, оттащили перевернутую двуколку - в земле показалась дощатая дверца. Нагнувшись, они ухватились за нее сильными руками, запоры лопнули, открыв вход в подземелье с узкой крутой лесенкой.
Радован первым кинулся вниз. С ликующим криком он поднял первый попавшийся глиняный кувшин и прильнул к нему с такой жадностью, что вино громко заклокотало в его горле. Запасы были обильными. Высокие узкие кувшины с большими ручками из красноватой глины выстроились вдоль стены. С потолка свисали мехи, также наполненные вином.
Славины стали выносить вино из погреба. Всем хватило по кувшину. Радован тянул из большого меха - он прогрыз его, чтобы снять пробу, и не мог оторваться. Вино было отменное!
Скоро все прослышали о погребе и сломя голову бросились в лагерь. Люди толкались у входа, пили прямо из кувшинов, тащили их к кострам, на которых жарились бараны.
Лагерь захлестнули пьяные крики и песни, кто плясал, кто бранился, кто дрался. Лишь поздней ночью, уставшие и хмельные, люди заснули мертвецким сном. Радован задремал было с лютней на коленях, потом, покачнувшись, растянулся на земле, сунув под голову лютню с оборванными струнами.
В то время как юное войско безумствовало в пьяном угаре, Исток лежал у шатра. Любиница поставила возле него рог с лучшим медом и села у ног брата, не сводя с него глаз.
- Исток, это Перун отнял тебя у Мораны. Когда ты пришел в себя, я принесла ему в жертву самого жирного ягненка. Милостив Перун!
Брат с благодарностью посмотрел на сестру. На лице его боролись сомнения и вера. Он приподнялся на локте.
- Не нежно, брат, тебе надо лежать. Так велел волхв.
- На бойся, Любица! Мне совсем почти не больно.
Он ощупал свою голову.
- Расскажи, Исток, как ты сражался. Тебя вытащили из-под груды мертвых и ты жив! Велик Перун!
- Мрак в моей памяти. Помню только, что я первым ворвался сквозь ворота в лагерь. За мной, как овцы, кинулись наши отроки.
- И все погибли!
- Все погибли? О Морана!
- Над тобой она смилостивилась, возблагодарим ее!
- Ты, Любиница, не знаешь, как дерутся византийцы! Они поставили передо мной стену из щитов, и мечи из-за нее сверкали, как молнии. Я бил по шлемам, но они были, как наковальни. Мой меч треснул и раскололся. Вот тогда-то меня и задело по голове, все перед глазами завертелось, я упал, и меня прикрыли собой товарищи.
- Но ощупай свою голову, там нет раны! О велик Перун!
- Милая, не будь на мне шлема, меня не спасли бы и боги!
- Шлема?
- Шлема Хильбудия, он в шатре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146