Все-таки ему не терпелось узнать, как приняли его костюм, только боязно было спрашивать. Поэтому, когда в его закуток пожаловал сам Элен, он обрадовался.
— Посиди, — оказал Джо, — сейчас принесу пирога…
Пока Джо не было, Элен рассматривал работы Анри Художника, висевшие на стене. Одна относилась к раннему периоду, когда мастер выполнял картины исключительно из птичьих перышек, другая — к более позднему периоду ореховых скорлупок. Потом Элен посмотрел на ломберный стол с портативной пишущей машинкой, за которым Джо сочинял в свободное время роман. Сбоку от машинки лежала аккуратная стопка бледно-зеленых листков с ярким зеленым же шрифтом. Один листок торчал в машинке, только что начатый: «Дорогой Антоний Уэст! Все это время я думала только о вас…»
Джо принес Элену изрядную толику пирога и стакан молока, и, покуда Элен угощался, Джо то и дело взглядывал на него искоса своими влажными глазами. Наконец спросил:
— Ну и как?
— Что как?
— Как костюм?
— Отлично. Все удивились.
— Еще бы. А Мак что-нибудь сказал?
— Чуть не заплакал, сказал, костюм лучше всех.
Джо Элегант улыбнулся с тихим злорадством.
— Как ты думаешь, что случилось с Доком? — спросил Элен, нарочно придав лицу самое тупое выражение.
Джо по-докторски положил ногу на ногу, по-докторски пошелестел зелеными листками и докторским голосом ответил:
— То, что с ним происходит, имеет два аспекта — общий и частный. А всякое частное, как известно, содержит в себе общее…
— Как-как?
— Его угнетенное состояние имеет под собой много причин, но все они сводятся к одной. Либидо влечет Дока в одну сторону, а нравственное чувство — в другую. Морская стихия, с ветрами, приливами и отливами,для Дока мифологическая субстанция. Он связан с ней тем, что добывает морские организмы. Он относит их к себе в лабораторию и прячет от чужого глаза, как чудесный клад Нибелунгов, а стережет клад дракон Фафнир…
«Он их не прячет, а продает», — хотел сказать Элен, ко тут же прикусил язык: нельзя выдавать свое внимание.
— У нас в школе учительница была, — Берта Фафнир, сказал он вместо этого. — В День благодарения на доске индюшек рисовала. Юбки у нее нижние крахмальные, шур-шур…
Джо слегка нахмурился: мол, прошу не перебивать, и продолжал:
— Духовный экстракт мифа — символ. Для Дока символ — та книга, что он жаждет написать. Вроде бы все ясно. Однако если копнуть глубже, то окажется, что его тяга к науке — лишь фальшивое воплощение иной, подлинной тяги к чему-то другому. Символ ложен, путь неверен! Отсюда тщетность усилий, отсюда душевная травма и попытки самообмана. «Нужен микроскоп, чтобы написать книгу, — говорит он себе. — Нужно поехать в Ла-Джоллу к весенним приливам». Никуда он не поедет, ничего он не напишет!
— Почему?
— Потому что избрал заведомо ложный символ. А корень неудач заложен в самой мифологической субстанции. Ведь водная стихия — воплощение материнского начала. Мать мертва и в то же время жива. А он достает из материнского лона чудесный клад и хочет присвоить… Понял теперь, в чем дело?
— Понял, — кисло сказал Элен.
— Ему не хватает любви, понимания, — сказал Джо.
— Этого всем не хватает, — сказал Элен.
— Я бы, наверное, сумел ему помочь, да он не примет моей помощи.
— А я думал, ему поможет Сюзи…
Джо пренебрежительно качнул уголками рта: экая, мол, нелепица.
— Нет, это был бы для него лишь очередной самообман, очередной ложный символ…
— А если она ему нравится? У каждого свой вкус! — возразил Элен.
— Глубокая мысль.
Совсем рядом с пристройкой Джо Элеганта располагалась Комната досуга, — туда и направился Элен. В кресле, положив ноги на стул, сидела Бекки, читала свою почту. Она была членом Общества друзей по переписке и получала множество посланий со всех концов света. В данный момент она держала в руках тонкий листок рисовой бумаги — письмо из Японии. «Дорогой друг! — говорилось в нем. Полюсиль твой интереса записоська. Как вы позивать Калифольния? Японский девуська тозе делать завивка но без обесьцветка. Мой подруська Мицу Мицуки иметь зелани под Запад ходить. Будет пробовать если твой прислать маленьки балоньсик перекись водород для бризгать».
— Привет! — сказал Элен.
Бекки отложила письмо.
— В Японии когда-нибудь был?
— Нет.
— Вот и я не была. Как Мак поживает?
— Хорошо. Как ты думаешь, что случилось с Доком?
— Его треплет любовная лихорадка, — отвечала Бекки. — И еще бы не трепала — такого-то мужчину!
— Сидит, молчит, как будто его по голове огрели…
— На то она и любовь, — сказала Бекки. — Эх он, бедолага. Если б он сох по мне, я бы подошла к нему, положила руку на его горячий лоб и сказала б: «Док, милый…»
Дверь Фауны распахнулась.
— Так, что здесь за голоса? Привет, Элен. Ты бы поискал себе кого-нибудь другого, поздоровее Бекки…
— Я к тебе за делом, — сказал Элен. — За делом? Что ж, тогда заходи. Садись. Выпьешь стопочку? Дело секретное? Дверь закрыть?
— Да, — проронил Элен, отвечая разом на все три вопроса.
От стопочки взгляд его просветлел.
— Как ты думаешь, что с Доком? Любовь?
— Похоже на то. Раньше я еще сомневалась, но когда он галстук надел… Или потом, на маскараде, когда сказал, что согласен взять Сюзи…
— Пьяный был, вот и сказал, — попытался возразить Элен. — Пьяный человек все что хочешь скажет.
— Все, да не все!
— Значит, он по Сюзи сохнет?
— Ну да. Не была б она дура, поехала бы с ним в Ла-Джоллу, была б ему помощница. А там, глядишь, и пошло бы у них дело на лад…
— Док хочет написать книгу, — вспомнил Элен.
— Нет, ему сейчас не до книг. Он в таком состоянии. что о своих бумажках и думать не может.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72