заперли двери на засовы; перестали ходить друг к другу в гостя. Всякий чувствовал себя виноватым, даже если сам был причастен к маскараду всего лишь как зритель.
Мак с ребятами остро переживали свое роковое невезение. Еще раз попытались сделать что-то доброе Доку и опять потерпели неудачу. Куда теперь деваться от презрения к себе?
Могучая Ида сделалась грозно-молчаливой. Посетители ее кафе выпивали, боясь проронить слово — так страшила их покаянная ярость, тлевшая в недрах Иды, под бугристыми мышцами.
Фауна скорбела как потерявший хозяина сеттер. На ее веку, богатом самыми фантастическими начинаниями, случались и раньше провалы, однако такая катастрофа впервые!
Даже Патрон испытывал легкие угрызения неведомого чувства. Прежде ему всегда удавалось свалять вину на обстоятельства или на неприятеля, а теперь его собственный обвиняющий перст, словно пистолет в комедии, нацелился в его собственное сердце. Чувствовать за собой непонятную вину было довольно занятно, но вместе и болезненно. Джозеф-Мария вдруг сделался доброжелателен и заботлив к окружающим — пугая людей, хорошо его знавших. Разве можно обольщаться улыбкой тигра?
Что же касается Дока, в нем происходило переустройство настолько глубокое, что и самому было невдомек. Он был словно часы, разобранные на столике часовщика — все камни, все пружинки, все маятнички отдельно,оставалось лишь снова все собрать.
У человеческого существа есть множество лекарств от душевной боли и от кручины, среди них ярость — не самое последнее. Док в пух и прах разругался с Брехуней и выпроводил его, запретив появляться впредь. Потом яростно отчитал рассыльного за то, что упало качество обслуживания (хотя на самом деле за последние десять лет оно не менялось ни в лучшую, ни в худшую сторону). Наконец он сказал кому-то, что работает и не желает видеть никого с Консервного Ряда и вообще никого не желает видеть. Док сидел над своим желтым блокнотом. Сбоку лежал ровненький ряд карандашей, заточенных Сюзи. В глазах у Дока застыли потрясение и уныние.
Сюзи была виновницей и одновременно жертвой упадка, охватившего Консервный Ряд. Не станем утверждать, что невзгоды закаляют характер,ведь часто они его разрушают. Однако если определенные черты характера, переплетенные с определенными мечтами, испытать огнем, то иногда…
Элла, официантка и хозяйка кафе «Золотой мак» в одном лице, что в десять утра, что в полночь чувствовала себя одинаково усталой. Усталость была ее естественным состоянием. Элла не только с ней мирилась, но еще и думала, что все люди живут так же. Она попросту не могла представить, как это ноги могут не болеть, спина — не ныть, и как это можно стряпать и оставаться веселой. В завтрак вид жадно жующих ртов отбивал у нее аппетит — сразу на весь день. Часов около десяти вечера поток посетителей иссякал, Элла принималась за уборку: мыла пол, стирала со столиков, выметала крошки из-под стойки.
Джо Блейки вошел в «Золотой мак», как всегда, выпить с утра кофе.
— Только что зарядила кофеварку, — сказала Элла. — Подождешь?
— Конечно, подожду. Элла, ты случайно не знаешь, что вчера вечером стряслось на Консервном Ряду?
— Нет. А что?
— Да я и сам не знаю, — сказал Джо. — Была какая то вечеринка. Я, разумеется, на нее пошел. А пришел слишком поздно — все уже кончилось. И никто не желает рассказывать, что там случилось.
— Нет, ничего я не слыхала, — сказала Элла. — Думаешь, драка была?
— Да что-то не похоже. О драке бы мне рассказали, про драки они болтать любят… Все ходят с такими лицами, словно чего-то стыдятся. Если что узнаешь, шепни мне, ладно?
— Ладно. А вот и кофе готов.
Вошла Сюзи. На ней был костюм из серого твида в елочку, строгий, но очень элегантный — купила в Сан-Франциско.
— Привет, — сказал полицейский.
— Привет, — сказала Сюзи. — Мне чашку кофе.
— Сейчас. Одежка твоя хороша, ничего не скажешь, — одобрила Элла.
— В Сан-Франциско купила, — сказала Сюзи.
— Ты что, уезжать собралась?
— Нет, зачем же.
— Слушай, — сказал Джо, — может хоть ты мне объяснишь: что там вчера у вас на Консервном Ряду произошло?
Сюзи пожала плечами.
— Ага, и ты, значит, говорить не хочешь?
Сюзи снова пожала плечами.
— Дело нечисто! — сказал Джо. — Обычно начнут рассказывать, не остановишь. Вот что, Сюзи, если там кого-нибудь убили, ты лучше сразу скажи. Знаешь, что бывает за недачу свидетельских показаний?
— Никого там не убили… — Сюзи повернулась к хозяйке: — Тебя Элла зовут?
— Да вроде.
— Помнишь, Элла, ты говорила, у тебя не было помощницы ?
— У меня ее и сейчас нет.
— Возьми меня. Хоть на пару недель, для пробы. В кино сходишь, отдохнешь.
— Не по адресу обратилась, сестренка. И так еле свожу концы с концами. Помощнице платить нечем.
— А я буду за кормежку работать. Ем я немного.
Джо Блейки отвернулся от разговаривающих — стало быть, слушает в оба уха.
— Что это у тебя вдруг за причуда? —спросила Элла
— Никакая не причуда. Просто хочу работать. За кормежку.
Джо медленно повернулся к Сюзи.
— Может, все-таки расскажешь, какие у тебя… планы?
— Планы? Жизнь новую хочу начать. И уезжать для этого не собираюсь.
— Чем же твое решение вызвано? — спросил Джо.
— Тебя не касается, — ответила Сюзи. — Разве это против закона?
— Хм, может, и против. Нет ничего опаснее благих намерений, — пошутил Джо.
— Ну, пожалуйста, Элла, — взмолилась Сюзи. — Возьми меня на работу.
— Что скажешь, Джо?.. — спросила Элла.
Джо еще раз оглядел Сюзи, приметил, что у корней волосы другого цвета.
— Отращиваешь?
Сюзи кивнула.
— А что, Элла, — сказал Джо. — Возьми ее, попробуй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72