Теоретически могу представить себе, что и до того попадались
кратковременные прояснения, но они прошли незамеченными. А сегодня на
планету вернулся полный дневной свет. Мардека светила ярко, было тепло,
воздух, еще недавно мутный, как дым, стал до того прозрачным, что от
нашего института виднелись башни космопорта, а это все-таки около двадцати
километров. - Авиетки я не вызывал, сядем в рейсовый аэробус, - сказал
Чарли.
До отправления аэробуса было минут десять, мы присели на скамью.
Отсюда открывался простор всхолмленной зеленой, цветущей равнины. Если бы
я не знал, что нахожусь невообразимо далеко от Земли, на недавно мертвой
планетке, переоборудованной специально для опасных экспериментов,
недопустимых в окрестностях Солнца, я чувствовал бы себя, как на Земле.
Впрочем, это и было "как на Земле", строители Урании постарались создать
на ней главные земные удобства. Нового в таком ощущении не было, каждый
хорошо знал, как на Урании творились "земности": мы восхищались нашей
планетой как великим достижением астроинженеров и космостроителей.
- Понимаю, ты тревожишься, - сказал Чарли, мое молчание и сейчас
подействовало на него информативно. - И хорошо, что тревожишься. Тревога -
рациональная реакция на любые опасности. Недаром один древний бизнесмен
телеграфировал жене: "Тревожься. Подробности письмом". Но не переходи
меры. Тревога не должна превращаться в панику. Роя мы преодолеем.
Эксперименты с временем он бессилен запретить.
- Смотря какие эксперименты, - пробормотал я.
- Любые! Мы работаем по плану, утвержденному Академией наук. И только
Академия правомочна внести изменения в свои планы. Между прочим, решения
Академии в какой-то доле зависят и от меня. Маловероятно, чтобы этот
землянин, неплохой космофизик, но никакой не хронист, взял на себя
ответственность за направление наших исследований. Думаю, в проблемах
атомного времени Рой Васильев разбирается не глубже, чем воробей в
интегральном исчислении.
Чарли хотел меня успокоить, но еще больше встревожил. Я предпочел бы,
чтобы Рой был полузнайкой, а не профаном в загадках атомного времени.
Полузнайка, так я считал, будет углублять уже имеющиеся у него знания, то
есть идти традиционной дорогой. Но профану все пути равноценны, он
способен зашагать и по тем, что полузнайке покажутся невероятными, а среди
невероятных, не исключено, попадется и наша с Павлом исследовательская
тропка.
- Ты не согласен? - поинтересовался Чарли.
- Согласен, - сказал я и молчал до космопорта.
В космопорте собралась вся научная элита Урании. Каждый начальник
каждой лаборатории, не говорю уже о руководителях заводов и институтов,
считал своей почетной привилегией присутствовать на встрече знаменитого
землянина. Впереди компактным отрядом сгустились энергетики, это я еще мог
понять, - катастрофа на энергоскладе затрагивала прежде всего их. Но зачем
позвали биологов, было непонятно. Я так и сказал Антону Чиршке,
возбужденно вышагивающему в стороне от толпы. Он мигом перешел от
возбуждения к гневу. Он закричал, словно в парадной встрече видел мою
вину:
-А я? Я тут для чего, объясни?
- Вероятно, необходимо, чтобы ты предварительно пожал руку
следователю в присутствии всех на космодроме, а уж потом отвечал с глазу
на глаз на его строгие вопросы. Без предварительных парадных церемоний, я
слышал, следствие не идет.
Антон сердито пнул ногой берерозку - хилое белоствольное деревцо с
листьями березки и цветами, похожими на пионы. Берерозка закачалась,
осыпая ярко-красные лепестки. Это немного успокоило Повелителя Демонов. Я
подошел к Жанне, она разговаривала с Чарли. Бледная, очень печальная,
очень красивая, она так невнимательно отвечала на его остроты, что я бы на
его месте обиделся. Но тонкости ощущения не для Чарли, она не молчала, а
что-то говорила, большего от нее и не требовалось. Чарли отозвали в группу
энергетиков, Жанна сказала мне:
- Мне трудно, Эдуард, но я креплюсь. Не тревожься за меня. Что нового
принесли вчерашние эксперименты?
Так она спрашивала каждое утро: вызывала по стереофону и задавала
один и тот же вопрос. И я отвечал одним и тем же разъяснением: нового пока
нет, идет накопление данных. Она грустно улыбнулась, выслушав стандартный
ответ, и пожалела меня
- Ты плохо выглядишь, Эдуард. Я не собираюсь отговаривать тебя от
круглосуточных дежурств у трансформатора атомного времени, ты все равно не
послушаешься. И не посылаю к медикам, ты к ним не пойдешь. Но все-таки
иногда думай и о себе.
- Я часто думаю о себе, - заверил я бодро.
Так мы перебрасывались малозначащими для посторонних фразами, с болью
ощущая сокровенное значение каждого слова. А потом на площадку спустился
планетолет с Латоны и вышел Рой Васильев. Он прошагал через расступившуюся
толпу, пожал с полсотни рук - мою тоже, - столько же раз повторил:
"Здравствуйте!" Приветствие прозвучало почти приказом: "Смотрите, чтобы
были у меня здоровыми!" Мне в ту минуту почудилось, что я так воспринял
его приветствие из-за разговора с Жанной о здоровье, а реально оно
означало обычность встречи. И понадобилось несколько встреч, чтобы я
понял: у этого человека, астрофизика и космолога Роя Васильева, не
существует обыденности выражений и притупленной привычности слов, он
говорит их каждый раз почти в первозначном смысле, и даже такое
отполированное до беззначности словечко, как "спасибо", меньше всего надо
воспринимать как простую признательность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36