Шел снег, и когда отворяли парадное, воздух путано несся мимо, весь сло
вно в узелках от мелькания больших и малых снежинок. Мужчины входили с хо
лода в болтающихся на ногах глубоких ботиках и поголовно корчили из себя
рассеянных и неуклюжих увальней, а их посвежевшие на морозе жены в расст
егнутых на две верхних пуговицы шубках и сбившихся назад пуховых платка
х на заиндевевших волосах, наоборот, изображали прожженных шельм, само к
оварство, пальца в рот не клади. «Племянник Кюи», Ч пронесся шепот, когда
приехал новый, в первый раз в этот дом приглашенный пианист.
Из зала через растворенные в двух концах боковые двери виднелся длинный
, как зимняя дорога, накрытый стол в столовой.
В глаза бросалась яркая игра рябиновки в бутылках с зернистой гранью. Во
ображение пленяли судки с маслом и уксусом в маленьких графинчиках на се
ребряных подставках, и живописность дичи и закусок, и даже сложенные пир
амидками салфетки, стойком увенчивавшие каждый прибор, и пахнувшие минд
алем сине-лиловые цинерарии в корзинах, казалось, дразнили аппетит. Чтоб
ы не отдалять желанного мига вкушения земной пищи, поторопились как можн
о скорее обратиться к духовной. Расселись в зале рядами.
«Племянник Кюи», Ч возобновился шепот, когда пианист занял свое место з
а инструментом. Концерт начался.
Про сонату знали, что она скучная и вымученная, головная.
Она оправдала ожидания, да к тому же еще оказалась страшно растянутой.
Об этом в перерыве спорили критик Керимбеков с Александром Александров
ичем. Критик ругал сонату, а Александр Александрович защищал. Кругом кур
или и шумели, передвигая стулья с места на место.
Но опять взгляды упали на сиявшую в соседней комнате глаженую скатерть.
Все предложили продолжать концерт без промедления.
Пианист покосился на публику и кивнул партнерам, чтобы начинали. Скрипач
и Тышкевич взмахнули смычками. Трио зарыдало.
Юра, Тоня и Миша Гордон, который полжизни проводил теперь у Громеко, сидел
и в третьем ряду.
Ч Вам Егоровна знаки делает, Ч шепнул Юра Александру Александровичу, с
идевшему прямо перед его стулом.
На пороге зала стояла Аграфена Егоровна, старая седая горничная семьи Гр
омеко, и отчаянными взглядами в Юрину сторону и столь же решительными вы
махами головы в сторону Александра Александровича давала Юре понять, чт
о ей срочно надо хозяина.
Александр Александрович повернул голову, укоризненно взглянул на Егор
овну и пожал плечами. Но Егоровна не унималась. Вскоре между ними из одног
о конца зала в другой завязалось объяснение, как между глухонемыми. В их с
торону смотрели. Анна Ивановна метала на мужа уничтожающие взгляды.
Александр Александрович встал. Надо было что-нибудь предпринять. Он пок
раснел, тихо под углом обошел зал и подошел к Егоровне.
Ч Как вам не стыдно, Егоровна! Что это вам, право, приспичило? Ну, скорее, чт
о случилось?
Егоровна что-то зашептала ему.
Ч Из какой Черногории?
Ч Номера.
Ч Ну так что же?
Ч Безотлагательно требовают. Какие-то ихние кончаются.
Ч Уж и кончаются. Воображаю. Нельзя, Егоровна. Вот доиграют кусочек, и ска
жу. А раньше нельзя.
Ч Номерной дожидается. И то же самое извозчик. Я вам говорю, помирает чел
овек, понимаете? Господского звания дама.
Ч Нет и нет. Великое дело пять минут, подумаешь.
Александр Александрович тем же тихим шагом вдоль стены вернулся на свое
место и сел, хмурясь и растирая переносицу.
После первой части он подошел к исполнителям и, пока гремели рукоплескан
ия, сказал Фадею Казимировичу, что за ним приехали, какая-то неприятность
и музыку придется прекратить.
Потом движе нием ладоней, обращенных к залу, Александр Александрович ост
ановил аплодисменты и громко сказал:
Ч Господа. Трио придется приостановить. Выразим сочувствие Фадею Казим
ировичу. У него огорчение. Он вынужден нас покинуть. В такую минуту мне не
хотелось бы оставлять его одного. Мое присутствие, может быть, будет ему н
еобходимо. Я поеду с ним. Юрочка, выйди, голубчик, скажи, чтобы Семен подава
л к подъезду, у него давно заложено. Господа, я не прощаюсь. Всех прошу оста
ваться. Отсутствие мое будет кратковременно.
Мальчики запросились прокатиться сАлександром Александровичем ночью
по морозу.

21

Несмотря на нормальное течение восстановившейся жизни, после декабря в
се еще постреливали где-нибудь, и новые пожары, какие бывают постоянно, ка
зались догорающими остатками прежних.
Никогда еще они не ехали так далеко и долго, как в эту ночь. Это было рукой п
одать Ч Смоленский, Новинский и половина Садовой. Но зверский мороз с ту
маном разобщал отдельные куски свихнувшегося пространства, точно оно б
ыло не одинаковое везде на свете. Косматый, рваный дым костров, скрип шаго
в и визг полозьев способствовали впечатлению, будто они едут уже Бог зна
ет как давно и заехали в какую-то ужасающую даль.
Перед гостиницей стояла накрытая попоной лошадь с забинтованными бабк
ами, впряженная в узкие щегольские сани. На месте для седоков сидел лихач,
облапив замотанную голову руками в рукавицах, чтобы согреться.
В вестибюле было тепло, и за перилами, отделявшими вешалку от входа, дрема
л, громко всхрапывал и сам себя этим будил швейцар, усыпленный шумом вент
илятора, гуденьем топящейся печки и свистом кипящего самовара.
Налево в вестибюле перед зеркалом стояла накрашенная дама с пухлым, мучн
истым от пудры лицом. На ней был меховой жакет, слишком воздушный для тако
й погоды. Дама кого-то дожидалась сверху и, повернувшись спиной к зеркалу
, оглядывала себя то через правое, то через левое плечо, хороша ли она сзад
и.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30