Покаж
и, милый, покажи. Ой помру, ой помру! Ни дать ни взять как вылитый. Тру-ру ру-р
у-ру. Ах ты зуда-жужелица, конская строка!
Дома она накинулась с упреками на сына, не в таких, мол, она летах, чтобы её к
онопатый болван вихрастый с коника хлыстом учил по заду.
Ч Да что вы, ей-Богу, маменька! Словно я, право, казачий сотник какой или ше
йх жандармов.

9

Николай Николаевич стоял у окна, когда показались бегущие.
Он понял, что это с демонстрации, и некоторое время всматривался вдаль, не
увидит ли среди расходящихся Юры или еще кого-нибудь. Однако знакомых не
оказалось, только раз ему почудилось, что быстро прошел этот (Николай Ник
олаевич забыл его имя), сын Дудорова, отчаянный, у которого еще так недавно
извлекли пулю из левого плеча и который опять околачивался, где не надо.

Николай Николаевич приехал сюда осенью из Петербурга. В Москве у него не
было своего угла, а в гостиницу ему не хотелось. Он остановился у Свентицк
их, своих дальних родственников. Они отвели ему угловой кабинет наверху
в мезонине.
Этот двухэтажный флигель, слишком большой для бездетной четы Свентицки
х, покойные старики Свентицкие с незапамятных времен снимали у князей До
лгоруких. Владение Долгоруких с тремя дворами, садом и множеством разбро
санных в беспорядке разностильных построек выходило в три переулка и на
зывалось по-старинному Мучным городком.
Несмотря на свои четыре окна, кабинет был темноват. Его загромождали кни
ги, бумаги, ковры и гравюры. К кабинету снаружи примыкал балкон, полукруго
м охватывавший этот угол здания. Двойная стеклянная дверь на балкон была
наглухо заделана на зиму.
В два окна кабинета и стекла балконной двери переулок был виден в длину
Ч убегающая вдаль санная дорога, криво расставленные домики, кривые заб
оры.
Из сада в кабинет тянулись лиловые тени. Деревья с таким видом заглядыва
ли в комнату, словно хотели положить на пол свои ветки в тяжелом инее, похо
жем на сиреневые струйки застывшего стеарина.
Николай Николаевич глядел в переулок и вспоминал прошлогоднюю петербу
ргскую зиму, Гапона, Горького, посещение Витте, модных современных писат
елей. Из этой кутерьмы он удрал сюда, в тишь да гладь первопрестольной, пис
ать задуманную им книгу. Куда там! Он попал из огня да в полымя. Каждый день
лекции и доклады, не дадут опомниться. То на Высших женских, то в Религиозн
о-философском, то на Красный Крест, то в Фонд стачечного комитета. Забрать
ся бы в Швейцарию, в глушь лесного кантона. Мир и ясность над озером, небо и
горы, и звучный, всему вторящий, настороженный воздух.
Николай Николаевич отвернулся от окна. Его поманило в гости к кому-нибуд
ь или просто так без цели на улицу. Но тут он вспомнил, что к нему должен при
йти по делу толстовец Выволочнов, и ему нельзя отлучаться. Он стал расхаж
ивать по комнате. Мысли его обратились к племяннику.
Когда из приволжского захолустья Николай Николаевич переехал в Петерб
ург, он привез Юру в Москву в родственный круг Веденяпиных, Остромысленс
ких, Селявиных, Михаелисов, Свентицких и Громеко. Для начала Юру водворил
и к безалаберному старику и пустомеле Остромысленскому, которого родня
запросто величала Федькой. Федька негласно сожительствовал со своей во
спитанницей Мотей и потому считал себя потрясателем основ, поборником и
деи. Он не оправдал возложенного доверия и даже оказался нечистым на рук
у, тратя в свою пользу деньги, назначенные на Юрино содержание. Юру переве
ли в профессорскую семью Громеко, где он и по сей день находился.
У Громеко Юру окружала завидно благоприятная атмосфера.
Ч У них там такой триумвират, Ч думал Николай Николаевич:
Юра, его товарищ и одноклассник гимназист Гордон и дочь хозяев Тоня Гром
еко. Этот тройственный союз начитался «Смысла любви» и «Крейцеровой сон
аты» и помешан на проповеди целомудрия.
Отрочество должно пройти через все неистовства чистоты. Но они пересали
вают, у них заходит ум за разум.
Они страшные чудаки и дети. Область чувственного, которая их так волнует,
они почему-то называют «пошлостью» и употребляют это выражение кстати и
некстати. Очень неудачный выбор слова! «Пошлость» Ч это у них и голос инс
тинкта, и порнографическая литература, и эксплуатация женщины, и чуть ли
не весь мир физического. Они краснеют и бледнеют, когда произносят это сл
ово!
Если бы я был в Москве, Ч думал Николай Николаевич, Ч я бы не дал этому за
йти так далеко. Стыд необходим, и в некоторых границах…
Ч А, Нил Феоктистович! Милости просим, Ч воскликнул он и пошел навстреч
у гостю.

10

В комнату вошел толстый мужчина в серой рубашке, подпоясанный широким ре
мнем. Он был в валенках, штаны пузырились у него на коленках. Он производил
впечатление добряка, витающего в обла ках. На носу у него злобно подпрыги
вало маленькое пенсне на широкой черной ленте.
Разоблачаясь в прихожей, он не довел дело до конца. Он не снял шарфа, конец
которого волочился у него по полу, и в руках у него осталась его круглая во
йлочная шляпа. Эти предметы стесняли его в движениях и не только мешали В
ыволочнову пожать руку Николаю Николаевичу, но даже выговорить слова пр
иветствия, здороваясь с ним.
Ч Э-мм, Ч растерянно мычал он, осматриваясь по углам.
Ч Кладите где хотите, Ч сказал Николай Николаевич, вернув Выволочнову
дар речи и самообладание.
Это был один из тех последователей Льва Николаевича Толстого, в головах
которых мысли гения, никогда не знавшего покоя, улеглись вкушать долгий
и неомраченный отдых и непоправимо мельчали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30