Мадам Гишар сделала это по совету адвоката Комаровского, друга своего му
жа и своей собственной опоры, хладнокровного дельца, знавшего деловую жи
знь в России как свои пять пальцев.
С ним она списалась насчет переезда, он встречал их на вокзале, он повез че
рез всю Москву в меблированные комнаты «Черногория» в Оружейном переул
ке, где снял для них номер, он же уговорил отдать Родю в корпус, а Лару в гимн
азию, которую он порекомендовал, и он же невнимательно шутил с мальчиком
и заглядывался на девочку так, что она краснела.

2

Перед тем как переселиться в небольшую квартиру в три комнаты, находившу
юся при мастерской, они около месяца прожили в «Черногории».
Это были самые ужасные места Москвы, лихачи и притоны, целые улицы, отданн
ые разврату, трущобы «погибших созданий».
Детей не удивляла грязь в номерах, клопы, убожество меблировки. После сме
рти отца мать жила в вечном страхе обнищания. Родя и Лара привыкли слышат
ь, что они на краю гибели. Они понимали, что они не дети улицы, но в них глубо
ко сидела робость перед богатыми, как у питомцев сиротских домов.
Живой пример этого страха подавала им мать. Амалия Карловна была «полная
блондинка лет тридцати пяти, у которой сердечные припадки сменялись при
падками глупости. Она была страшная трусиха и смертельно боялась мужчин
. Именно поэтому она с перепугу и от растерянности все время попадала к ни
м из объятия в объятие.
В «Черногории» они занимали двадцать третий номер, а в двадцать четверто
м со дня основания номеров жил виолончелист Тышкевич, потливый и лысый д
обряк в паричке, который молитвенно складывал руки и прижимал их к груди,
когда убеждал кого-нибудь, и закидывал голову назад и вдохновенно закат
ывал глаза, играя в обществе и выступая на концертах. Он редко бывал дома и
на целые дни уходил в Большой театр или Консерваторию. Соседи познакоми
лись. Взаимные одолжения сблизили их.
Так как присутствие детей иногда стесняло Амалию Карловну во время посе
щений Комаровского, Тышкевич, уходя, стал оставлять ей ключ от своего ном
ера для приема её приятеля.
Скоро мадам Гишар так свыклась с его самопожертвованием, что несколько р
аз в слезах стучалась к нему, прося у него защиты от своего покровителя.

3

Дом был одноэтажный, недалеко от угла Тверской.
Чувствовалась близость Брестской железной дороги. Рядом начинались её
владения, казенные квартиры служащих, паровозные депо и склады.
Туда ходила домой к себе Оля Демина, умная девочка, племянница одного слу
жащего с Москвы-Товарной.
Она была способная ученица. Ее отмечала старая владелица и теперь стала
приближать к себе новая. Оле Деминой очень нравилась Лара.
Все оставалось, как при Левицкой. Как очумелые, крутились швейные машины
под опускающимися ногами или порхающими руками усталых мастериц. Кто-ни
будь тихо шил, сидя на столе и отводя на отлет руку с иглой и длинной нитко
й. Пол был усеян лоскутками. Разговаривать приходилось громко, чтобы пер
екричать стук швейных машин и переливчатые трели Кирилла Модестовича, к
анарейки в клетке под оконным сводом, тайну прозвища которой унесла с со
бой в могилу прежняя хозяйка.
В приемной дамы живописной группой окружали стол с журналами. Они стояли
, сидели и полуоблокачивались в тех позах, какие видели на картинках, и, ра
ссматривая модели, советовались насчет фасонов. За другим столом на дире
кторском месте сидела помощница Амалии Карловны из старших закройщиц, Ф
аина Силантьевна Фетисова, костлявая женщина с бородавками в углублени
ях дряблых щек.
Она держала костяной мундштук с папиросой в пожелтевших зубах, щурила гл
аз с желтым белком и, выпуская желтую струю дыма ртом и носом, записывала в
тетрадку мерки, номера квитанций, адреса и пожелания толпившихся заказч
иц.
Амалия Карловна была в мастерской новым и неопытным человеком. Она не чу
вствовала себя в полном смысле хозяйкою.
Но персонал был честный, на Фетисову можно было положиться.
Тем не менее время было тревожное. Амалия Карловна боялась задумываться
о будущем. Отчаяние охватывало ее. Все валилось у нее из рук.
Их часто навещал Комаровский. Когда Виктор Ипполитович проходил через в
сю мастерскую, направляясь на их половину и мимоходом пугая переодевавш
ихся франтих, которые скрывались при его появлении за ширмы и оттуда игр
иво парировали его развязные шутки, мастерицы неодобрительно и насмешл
иво шептали ему вслед: «Пожаловал», «Ейный», «Амалькина присуха», «Буйво
л», «Бабья порча».
Предметом еще большей ненависти был его бульдог Джек, которого он иногда
приводил на поводке и который такими стремительными рывками тащил его з
а собою, что Комаровский сбивался с шага, бросался вперед и шел за собакой
, вытянув руки, как слепой за поводырем.
Однажды весной Джек вцепился Ларе в ногу и разорвал ей чулок.
Ч Я его смертью изведу, нечистую силу, Ч по-детски прохрипела Ларе на ух
о Оля Демина.
Ч Да, в самом деле противная собака. Но как же ты, глупенькая, это сделаешь?

Ч Тише, ты не ори, я вас научу. Вот яйца есть на Пасху каменные. Ну вот у ваше
й маменьки на комоде…
Ч Ну да, мраморные, хрустальные.
Ч Ага, вот-вот. Ты нагнись, я на ухо. Надо взять, вымочить в сале, сало приста
нет, наглотается он, паршивый пес, набьет, сатана, пестерь, и Ч шабаш! Кверх
у лапки! Стекло!
Лара смеялась и с завистью думала: девочка живет в нужде, трудится. Малоле
тние из народа рано развиваются. А вот поди же ты, сколько в ней еще неиспо
рченного, детского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30