Он начал
традиционную мораль.
- И вот богиня Хашипут встретила свою смерть в Аду. Но благодаря ее
жертве мы не знаем Голода, благодаря ее жертве власть Страшной Троицы
уменьшилась, так что наша жизнь стала сносной. Но никогда мы не должны
забывать, что Тетри ползет вверх по стенам Ада, и в один прекрасный день
вернется, если жрецы, что следят за стеной мира, не будут бдительны.
Трое актеров поклонились, и Руиз увидел странное чувство в их глазах.
Он внезапно и отчетливо понял, что эти люди ожидают вознесения в Землю
Вознаграждения. Они поставили спектакль всей своей жизни, кульминацию их
искусства и веры, и они это знали. Только худощавый фокусник, который
играл Тетри, казалось, чувствовал некоторое сомнение в том, что ему
действительно нужна эта награда, хотя трудно было прочесть какие-либо
чувства на его татуированном диковатом лице.
Посох Руиза постоянно и ровно жужжал. Он пробился к сцене сквозь
последний ряд молчаливой толпы.
- Так и сама Хашипут восстанет в один прекрасный день, потому что
даже смерть не вечна, - заключил фокусник, когда Руиз бросился на сцену,
распростершись перед носилками феникса.

У Руиза было достаточно времени, чтобы он увидел шок и возмущение на
тонком аристократическом лице главного фокусника. Потом вокруг сцены
образовалось облако-ловушка, и ударило парализующее поле. Фокусники упали,
словно подрубленные топором, и даже Руиз, невзирая на свои усиленные
рефлексы и тренировку, чувствовал, словно невидимые руки запихивают вату
ему в уши, словно его кожа отделяется от тела, словно глаза его
наполняются непрозрачным клеем. Он неподвижно лежал, как ему казалось,
целые годы. Потом он зашевелился пытаясь собрать свои конечности, решить,
где верх, где низ. Потом он успешно сел, спихнув с ног одного из
фокусников.
Руиз действовал, как в шоке. Если бы большая часть его сознания
оставалась в действии, он мог бы проклинать свою глупость и
невнимательность. В тот момент, однако, единственным сильным током в
сознании Руиза было чувство, с которым он смотрел на окончание мистерии с
фениксом, глубокое печальное сожаление, сосредоточенное на изуродованном
теле женщины. Когда его зрение стало проясняться, все, что он мог видеть -
это было ее неподвижное тело.
Свет в транспортировочном шаре был пронизывающий - жесткое,
окрашенное фиолетовым, излучение, которое не давало ничего скрыть. Руиз
нашел свой посох, неуверенно поднялся на ноги, спотыкаясь и почти упав на
тело неподвижного фокусника. Одной рукой волоча за собой посох, он подошел
к носилкам, где лежал феникс. Голова Руиза была полна гудением, исходившим
непонятно откуда, кости его дрожали в хватке ускорения, которое на корабле
браконьеров не было экранировано. Думать было невозможно. Он стоял, глядя
вниз на феникса. Никаким воображением нельзя было теперь представить или
назвать ее красивой. Цветы увяли и опали на ее тело, как грубый
пожелтевший снег, а сами лозы теперь почернели и разлагались.
Почти рассеянно Руиз уронил посох и стал вырывать лозы. Они
распадались в черную слизь, но те части, которые были погружены в тело,
были еще достаточно крепки, чтобы держаться одним куском. Они издавали
страшный чмокающий звук, когда он вытаскивал их, но Руиз заметил, что сами
раны были довольно маленькими. Не было и большой кровопотери.
Он устроил ее так, чтобы она выглядела чуть приличнее, и закрыл ей
глаза. Он все еще не в состоянии был думать по-настоящему, но ему
казалось, что он мог бы сделать больше. Вместе с этим чувством пришло
беспокойство, беспокойство, которое, казалось, было связано каким-то
образом со временем. Казалось, что есть нечто, что он должен выполнить как
можно скорее если он вообще это выполнит. Руиз гнался за этой мыслью по
темным глубинам своего мозга, но она ускользала, как угорь. Наконец его
взгляд упал на посох, который лежал возле носилок. Беспокойство кольнуло
еще глубже. Он поднял посох, держа полированное дерево, как будто касался
его в первый раз. Руки его сделали совершенно автоматически странное
вращательное движение и посох распался.
Из углубления в головке посоха выпали различные предметы, и Руиз
наклонился, чтобы их рассеянно разобрать, снова уронив посох, когда его
внимание рассеялось.
Потом, обуреваемый импульсом, который только весьма смутно имел для
него смысл, он поднял медицинскую прилипалу и ампулу заживляющего геля
общего назначения.
Жужжание в голове стало сильнее, и движения его стали еще менее
уверенными. Наконец, нахмурясь в свирепой сосредоточенности, он наложил
медицинскую прилипалу к восковому телу женщины на шею, возле того места,
где были худшие повреждения. Показания на дисплее вспыхнули красным, и из
прилипалы немедленно выстрелили щупальца, которые защитным жестом обвились
вокруг ее черепа. Через длительный промежуток времени из прилипалы
выстрелили другие щупальца, чтобы исследовать прочие раны, нанесенные
стилетной лозой.
Он разломил ампулу и нежно нанес на разорванную плоть серый гель. У
геля был сладковатый запах, который неприятно смешивался с вонью гниющих
цветов. Геля было вполне достаточно, чтобы покрыть им изуродованную руку,
поэтому он развернул шелк и заставил себя это сделать. Он смотрел, дрожа
от слабости, пока гель не впитался, а потом заметил, что яростная красная
пульсация прилипалы смягчилась до янтарного цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111