Напрасны были все объяснения и бесчисленные доказательства Ножицы. Васо поколебался лишь после того, как Ножица в подтверждение своих слов показал журнал «Природа», еще больше засомневался, когда и капитан, все это время молча или похихикивая ерзавший на стуле и призванный в конце концов Васо в свидетели, тоже согласился с Ножицей. Васо усомнился, но ошибки своей не признал и не смирился; то, что капитан встал на сторону какого-то гражданского, разозлило его еще больше. Он с упреком посмотрел на него, отказался взглянуть на предложенные Ножицей книги и, махнув рукой, вышел, выведенный из себя настолько, что, придя в другую комнату, уже не мог не выплеснуть весь свой гнев на бедного шваба.
Все же не это явилось главной причиной сегодняшнего плохого настроения и досады Васо Белобрка.
В последние годы войны, управляя поместьем, принадлежавшем конному заводу, ему удалось на, нем неплохо нажиться. Не без выгоды для себя продавал он и сено, и дрова, и зерно, и фрукты, а посредником в этом деле, деля с ним прибыль, был старый Смудж. Всему, казалось, наступил конец с приходом нового начальника капитана Братича. Вскоре, однако, выяснилось, что человек этот не только не умеет быть рачительным, но и явно пренебрегает делами службы, к тому же обладает мягким характером и не может никому возражать, а посему и дальше было всё возможно. Таким образом, без ведома капитана Братича (а и знай он, не захотел бы вмешиваться) они продолжали заниматься своей торговлей. Но недавно, видимо, хватили через край, и терпение военного начальства, на все смотревшего сквозь пальцы, лопнуло. Присланные им для проверки контролеры уже не удовольствовались веселой пьянкой в имении завода, а досконально проверили счета. Белобрку и Братичу объявили, что они находятся под следствием и, возможно, их привлекут к ответственности, в лучшем случае переведут в другое место.
В то, что их накажут, не верил ни тот, ни другой, но Белобрка не устраивал и перевод. И вот на днях Васо узнал от начальства, что перевод состоится, и довольно скоро. К этой заботе прибавилась и другая, имеющая отношение к первой, но носящая личный характер. Васо был зятем Смуджа и на его дочери Пепе, которую вскоре после свадьбы стал звать Йованкой, женился по принуждению. Он пытался не допустить свадьбы, потому что все, и он в том числе, знали, что Пепа, прозванная Йованкой, до него и одновременно с ним спала без разбору с каждым. К тому же, как ему казалось, не пристало поручику брать в жены дочь трактирщика. Любыми путями он старался избежать этой женитьбы. Не преминул даже обратиться к ненавистному жупнику, которому пожаловался на ее легкомысленное поведение, за что тот официально проклял ее перед алтарем, а старому Смуджу откровенно заявил, что дочь его в своей церкви венчать не хочет. Все это, однако, Васо не помогло, и в конце концов ему пришлось уступить. Во-первых, из-за того, что ребенок, которого ему родила Пепа, был как две капли воды похож на него, а во- вторых, Смудж, пусть бы и сам за это поплатился, припер его к стенке, угрожая доложить куда следует о спекуляциях во вред государству. Обвенчавшись с Йованкой в православной церкви в Загребе, Васо, мстя жене за свое поражение, хотя бы раз в месяц добросовестно ее колотил, после чего она, как правило, убегала к отцу. Самым смешным во всей этой истории было то, что говорить о мессалинском прошлом своей жены он никому, кроме себя, не позволял и даже жупника, которого сам когда-то натравливал на нее, обвинил в клевете перед церковным судом. Тяжбу, естественно, проиграл.
Виновником его сегодняшнего плохого настроения была тем не менее не жена, а тесть. Состарившийся, донимаемый приступами астмы и напуганный односторонним параличом у своей старухи, уже две недели не встававшей с постели, старый Смудж впервые в эти дни серьезно задумался о смерти. Пригласив нотариуса, он составил завещание, по которому жене Васо, помимо уже полученного ею приданого, отходила еще пашня и луг. Это-то и возмутило Васо. Земли, правда, государственной, у него и самого было предостаточно. Да и зачем теперь ему земля, если, как стало известно, он будет переведен в другое место, скорее всего в город, в полицию? Дом в городе — вот что ему сейчас было нужно, а как раз такой дом, трехэтажный, и был у старого Смуджа в городе. Вместо того чтобы завещать дом Йованке, он оставлял его сыну Йошко, который в нем уже и жил. Любыми путями заполучить этот дом, заставить тестя изменить свое решение, уговорить Йошко — таково было желание Васо, причина же его раздражения заключалась в том, что Йошко никак не хотел с этим согласиться.
Сегодня он был здесь. Приехал еще утром на единственном из трех оставшихся у него автомобилей и теперь, взяв отца под руку и пройдя по коридору, соединявшему дом с лавкой, вошел в комнату. Оба они были тучными мужчинами, правда, отец чуть выше ростом, одутловатый, с отекшим, рыхлым и серым лицом, в то время как круглое лицо его сына заливал румянец, оно дышало здоровьем и, как у ребенка, ничего не выражало. Никогда ни тени заботы не отражалось на нем, видимо, потому, что на все он смотрел легко и слишком был уверен в себе, чтобы его могло что-то беспокоить. Во всяком случае, сейчас этот сангвиник, оставив чем-то озабоченного отца, потер руки и расплылся в улыбке.
— У вас, господа, пустые бутылки? Открой-ка, отец, еще, будь добр,— он проворно подскочил к нему и протянул бутылку,— или нет, я сам!
Старый Смудж, прислонившись к кровати, откашлялся и, хотя и прихрамывал на правую, пораженную ревматизмом ногу, довольно быстро доковылял до сына и взял у него бутылку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105