..
— Во всем виноват эта скотина Краль. В эту пьяную глотку сколько ни лей, все мало, болтает где придется. Наверняка и Блуменфельду наплел! Что же теперь делать?
— Теперь? — В погасшем взоре Смуджа вместе со страхом вновь вспыхнула надежда.— Я думаю так: будь я в хороших отношениях с жупником, можно было бы справиться с Блуменфельдом. Пока вы оба, ты и Братич, еще здесь... Братич дружит с жупником... мог бы приобрести пруд для конного завода! Вам нужны земли под сенокос — вот вы бы его и осушили.
— Другие бы осушили после нас! Нам сено не нужно! — напыжился Васо, словно он центр вселенной. Но вдруг задумался. Помоги он сейчас тестю, он отвел бы от всей его семьи большую беду, а заодно и от себя, да еще, возможно, и дома бы добился! Но как тут поможешь? Братич не может, да и не стал бы ничего делать. Очевидно, за решением торговца Блуменфельда стоит желание самого жупника отомстить им.— Ничего! — закончил он, рассуждая то вслух, то про себя.— Поп и жид — два сапога пара! Сговорились между собой, остается только ждать, когда начнут осушать пруд и вытаскивать из него то, что вы
туда бросили. Пусть этим займется Панкрац, он бросил, недаром ты на него так тратишься! Нет, не так! — Васо встал, и снова это была сама государственная власть: — Тогда я уже буду работать в полиции! А это — сила! Вот и прикинь, кому при таком раскладе разумнее отдать дом — мне или Йошко! Что ты на это скажешь?
Потирая рукой лоб, старый Смудж молчал.
— Поговорю еще с Йошко,— бросил он и, вздохнув, встал — из другой комнаты его звала жена.
— Поговори и подумай! — Васо приложил указательный палец ко лбу и тоже поднялся.— Не забудьте позвать меня!
В течение всего их разговора из соседней комнаты, где крутили фильм, доносился раскатистый смех, желание пойти туда все настойчивее овладевало Васо. Наконец-то он высказал тестю все, вопрос о доме повернул так, что лучше не придумаешь — вот это мудрость, ум! Он многозначительно сдвинул брови и с трудом протиснул через дверь свою массивную фигуру, подобно девице, пролезшей сквозь игольное ушко.
Народ, стоявший у входа, расступился, пропуская его, и он встал у стены рядом с капитаном. В полумрачном сельском кинотеатре к этому времени заканчивалась первая часть программы, всех охватило веселое возбуждение, а шваб уже оповещал зрителей, что дальше их ожидает трагедия, пикантное представление. Вскоре этот спектакль начался.
Мелодраматическая история любви бедной швеи и музыканта. Несчастный брак и быстро образовавшийся любовный треугольник. Третий угол — богатый граф, который уводит швею к себе во дворец. Охваченный ревностью, музыкант мстит, он поджигает дворец, когда швея, ставшая любовницей графа, остается одна, граф в это время развлекается в кафешантане. Буйный, всепожирающий киношный пожар, где на самом деле ничего не сгорает, но от этого кажется страшнее настоящего. В паническом ужасе мечется любовница по комнатам, вот-вот погибнет, объятая пламенем. Но у музыканта пробуждается совесть, неистово пробивается он сквозь огонь, чтобы спасти ее. Всего одна стена отделяет его от отчаявшейся, потерявшей сознание женщины — догадается ли он, что она там?
— Беги! Чего стоишь? — забеспокоилась сидящая на скамьях и корыте публика, да и сам Васо, выпучив глаза и глядя поверх голов, крикнул: «Вперед!»
Комментируя происходящее короткими восклицаниями, шваб усердно крутил ручку аппарата то одной, то другой рукой и при смене руки на мгновение останавливался, при этом картинка на простыне застывала, словно проклятая жена Лота при бегстве из Содома. Или пленка заматывалась на ролике, и изображение перебегало с простыни на стену — к великому удовольствию публики, которая начинала кричать: «Держи ее!» Сейчас же пленка окончательно вышла из повиновения, и картинка, окрашенная в оранжевые тона, метнулась на потолок, засновала туда-сюда и упала на зрителей, залив краской белые юбки и кофточки крестьянок, все объяв пламенем. Парни руками хватали огонь, якобы пытаясь его погасить, а на самом деле щипали девок.
— Не ровен час дом Смуджу подожжешь! Смотри, женщины уже горят! — развлекал себя и других коротышка Моргун. И снова наступила сосредоточенная тишина, изображение послушно вернулось в квадрат простыни, но из-за этого перерыва уже нельзя было понять, как и где музыкант нашел свою жену. Теперь она была с ним, и он нес ее на руках. Огонь бушевал, потолки рушились над их головами — успеет ли он ее вынести?
Тишина. Не слышно даже шепота. Все взгляды прикованы к экрану.
И вдруг — на простыне пустота, изображение исчезло, ни на потолке его нет, ни на платьях молодок.
— Эй, заснул, что ли? Давай дальше!
В свете карбидной лампы горели только рыжие волосы шваба, сам он выпрямился и развел руками, как бы говоря,— не его вина, что так получилось.
— Дальше пленка фербрант — сгорела! — и поспешил добавить: — Конец такой: музыкант спасла Розу, и Роза с ним новая любовь, новый жизнь, как холупки.
Крестьяне, выругавшись, наверняка бы удовлетворились этим объяснением, если бы не вмешался Васо. Растолкав всех, он подошел к швабу.
— Почему я должен верить в такой конец? Ты покажи нам его!
— Давай конец! — раздались крики тех, которые не поняли, что значит «пленка сгорела».
— Но она у него действительно сгорела! — приблизившись вплотную к Васо, спокойно объяснил ему капитан.
— А мне какое дело? — кипятился Васо.— Если нет конца, не надо было и начинать!
— Это для простого народа, для пауэр, господин лайт,— не для интеллигенция! — оправдывался шваб униженно и испуганно.— Не для интеллигенция!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105