Ее облик отпечатался в моей душе. Если бы меня попросили описать выражение лица девчушки, я мог бы только сказать, что прочел на нем лютую ненависть. Отец тут был явно ни при чем. Меня отвезли в участок, предъявив обвинение, и посадили в камеру. Там были две койки. На одной либо спал, либо лежал без сознания мужчина. Я сел на другую койку, чтобы перевести дыхание. Рукав костюма порвался и выглядел так, будто кто-то в костюме уже выспался. На меня навалилась усталость, но я не хотел спать. Господи, уснуть и проснуться в камере… Я встал и подошел к окну. За решеткой виднелись голые стены. Утром я выпил две таблетки транквилизатора, но препарат уже давно перестал действовать, дрожь пробежала по груди, прошлась по рукам. Я попытался понять, что же это я слышу. Господи, да это же скрежет моих зубов. Если я когда-нибудь выйду на волю, я приму ванну из «жидкости Е». Прошел час. Я ходил из угла в угол. Мужчина на другой койке бесился во сне, громко выкрикивал ругательства, прерывавшиеся вздохами. Трудно сказать, что было хуже. Вскоре его начало рвать, и мне пришлось перевернуть его, чтобы он не захлебнулся. Он попытался расцарапать мне лицо. Когда я с ним управился, то опустился без сил на койку. Запах алкоголя в воздухе просто валил с ног. Я почувствовал, что задыхаюсь. Это был тот редчайший из редких дней, когда я не выпил ни капли. Прошло еще некоторое время, и в камере начало темнеть. Затем лампочка мигнула, и камеру залил яркий, безжалостный свет. Я снова принялся шагать. Появился полицейский, начал отпирать дверь.
– Пойдем, ты там нужен, – сказал он.
Я встал, и полицейский проговорил:
– Чтобы без этих штучек, понял?
Я кивнул.
Полицейский провел меня в комнату для допросов и оставил там, закрыв дверь на замок. В комнате находились металлический стол, два стула и искореженная пепельница. Когда меня забрали, карманы мои обчистили и все сложили в пакет. Я бы убил за сигарету и устроил бы бог весть что за таблетку, не говоря уже о двойном виски. Я сел на жесткий стул, стараясь не думать про положение, в которое попал. Открылась дверь, и вошел Кленси. На лице – акулья ухмылка. Похоже, он пребывал в отличном настроении.
– Ну и ну… – Кленси покачал головой.
– Замечательная фраза. Не забудь записать, пригодится на каком-нибудь мероприятии в гольф-клубе.
Форма инспектора была идеально выглажена. На мои слова он отреагировал еще более широкой улыбкой.
– Разве я не говорил тебе, парень, что когда-нибудь ты вляпаешься по-крупному и я тебя поимею?
– Не думаю, что эта процедура будет к месту.
Он приложил ладонь к одному уху:
– Ты о чем, парень? Давай выкладывай… можешь кричать, здесь нас никто не потревожит.
– Разве мне не полагается адвокат или звонок по телефону?
Кленси пришел в восторг и ответил, пародируя американский акцент:
– Как янки говорят: «Кому звонить-то будешь?»
Я молчал, как будто у меня был выбор. Он сказал:
– Тот мужик, которым ты окно разбил… Хуже ты не мог никого себе выбрать.
– Я как-то не интересовался его рекомендациями.
Инспектор заржал. Он явно наслаждался.
– Тебе цены нет, Джек. Но этот тип, который в окно влетел, ты только догадайся, кто он такой.
– Понятия не имею.
– Да ладно, угадай.
– Мне плевать.
Кленси стукнул кулаком по столу:
– Сейчас ты перестанешь плевать. Он самый богатый бизнесмен в нашем городе. Его даже на звание «Человек года» выдвинули.
Тут пришел мой черед улыбаться. Я заметил:
– Достойнее, видать, не нашлось.
Теперь инспектор сел. Нас разделял стол. Кленси впился в меня глазами:
– Тебе в тюрьме не понравится, Джек.
– Тут ты прав.
– Хуже того, ты тюрьме не понравишься. Особенно если узнают, что ты был полицейским.
– Ты уж постараешься, чтобы узнали.
– Такие истории, Джек, распространяются подобно лесному пожару.
Я не ответил. Когда они начинают глумиться, лучше не вмешиваться, пусть стараются. Кленси добавил:
– Они уже становятся к тебе в очередь, Джек. Ты понимаешь, о чем я?
Инспектор встал и снова спросил:
– У тебя все есть – чай, сигареты, верно? – Он окинул взглядом пустой стол. – Не сомневаюсь, ты уже позаботился, чтобы тебе достали наркотики. Говорят, в тюрьме можно достать практически все. Мне пора – у меня гольф до обеда.
Кленси постучал в дверь, оглянулся и сказал:
– Я бы рад бросить тебе спасательный канат, сказать несколько теплых слов в трудную минуту…
Я встретился с ним взглядом и спросил:
– Потому что мы когда-то были друзьями?
– Увы, все что я могу сказать… Вероятно, ты считаешь, что я принес тебе плохие новости, но дальше будет только хуже.
Дверь открылась, и он вышел. Меня отвели назад в мою камеру. Мужик на второй койке мирно спал. Может быть, для него все худшее было уже позади. По прошествии нескольких часов в коридоре появился сержант. Ему было лет пятьдесят. Причем выглядел он плохо. Сержант подошел к камере и проговорил:
– Джек, вот… извини, что раньше не смог прийти…
Он передал мне сумку и добавил:
– Не хотел, чтобы наша молодежь меня застукала.
И ушел.
Я не мог вспомнить, как его звали. Лицо было слегка знакомым, но я не мог сообразить, кто он такой. Открыл сумку: сигареты, зажигалка, бутерброды, бутылка виски.
В 1888 году Уильям Блант сидел в тюрьме в Голуэе. Вот что он рассказывал:
Отношения между заключенными и надсмотрщиками были теплыми, потому что и те, и другие были выходцами из одного и того же класса, родились в деревне и от рождения отличались любовью к природе и одинаковыми добродетелями, недостатками и слабостями.
Из книги «Женщины тюрьмы Голуэя» Джеральдины Картин.
Я постарался растянуть виски надолго, пил маленькими глотками, чтобы хоть немного расслабиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53