Женщина-румынка, волочившая за руки двоих детей, спросила:
– Это католическая церковь?
– Да.
И они вошли не оглянувшись. Рядом со мной на стене висел огромный стеклянный ящик. В нем когда-то обитала Богородица Споручница грешных. Кто-то спер статуэтку.
Теренс вручил мне толстый конверт, полный денег. Его мачеху звали Кирстен, она жила в семейном доме на Тейлорз Хилл. Его отца нашли мертвым в постели. Умер он якобы от сердечного приступа. Я заметил:
– Тут все чисто. Теренс вздохнул:
– Амфетамин бы этому поспособствовал. У отца было больное сердце.
– Амфетамин?
– Любимое лекарство Кирстен.
– Разве при вскрытии его бы не обнаружили?
– Да не было вскрытия.
– Почему вы не потребовали?
– Я был в Нью-Йорке. Когда вернулся, Отца уже кремировали.
Я подумал и признал:
– Странно.
– Подождите, вот увидите Кирстен – тогда поймете, что значит «странно».
– И как я ее увижу? Позвоню и спрошу: вы случайно не убили своего мужа?
Теренс не стал скрывать раздражения и огрызнулся:
– Вы же частный детектив. Не мне вас учить. Вы должны уметь.
– Никто этого не умеет.
Он показал на конверт и заявил:
– Именно за это я вам и плачу.
Я сделал паузу, хотел, чтобы он сам осознал, каким тоном разговаривал. Потом произнес:
– Теренс, я скажу это только один раз.
– Что?
Похоже, он всерьез разозлился. Я продолжил:
– Бросьте этот тон. Не смейте никогда разговаривать со мной, как с гребаным слугой. Попробуйте еще раз – останетесь без передних зубов.
Когда мы вышли из ресторана, Бойл вручил мне свою карточку. На ней значились его имя и три телефонных номера. Я поднял глаза:
– Чем вы занимаетесь?
– Компьютерное обеспечение.
– Это что, ответ?
– Для моего поколения вполне ясный.
Я решил не заводиться:
– Ладно, но я считаю, что вы зря тратите время и деньги.
Теренс слегка улыбнулся и заметил:
– Познакомьтесь с Кирстен – тогда поговорим.
– Ладно, деньги ваши.
– И не забывайте об этом.
Он исчез, прежде чем я успел среагировать.
Когда я шел к Шоп-стрит, кто-то дернул меня за рукав. Я повернулся и оказался лицом к лицу со своей матерью. Она наша признанная мученица, которую Бог облагодетельствовал сыном-пьяницей. Чем глубже в унитаз я падаю, тем лучше ей становится. Мой отец был хорошим человеком, а она обращалась с ним как с грязью. Когда он умер, горевать она начала всерьез и надолго.
Мать запрыгнула во вдовьи одежки и проводила каждый час в церкви или на кладбище, публично оплакивая свою потерю. Люди ее типа обычно находят священника, который постоянно за ними следует. У нее в последние годы эскортом служил святой отец Малачи, козел, каких поискать. Даже в других обстоятельствах я бы никогда его не полюбил, но в качестве заложника матери я его ненавидел и презирал. Во время нашей последней встречи он прокричал:
– Ты сведешь свою мать в могилу.
Я выдержал паузу и спросил:
– Могу я иметь письменное этому подтверждение?
Священник едва не подавился, лицо его стало багровым.
– Да ты… Да ты… По тебе ад плачет.
Ну кто сказал, что золотые дни духовенства позади?…
Моя мать сказала:
– Я видела тебя у церкви Августинцев. Ты был на мессе?
– Это вряд ли.
Ее глаза были все того же гранитного оттенка. Когда на тебя так смотрят, ты понимаешь, что милосердие даже не стоит в повестке дня. Правда, иногда мать снова начинала стонать. Как, например, сейчас:
– Сынок, я совсем тебя не вижу.
– Никогда не спрашивала себя – почему?
– Я ежедневно за тебя молюсь, ставлю свечку во время мессы.
– Зря стараешься.
Она попыталась принять обиженный вид, но ничего у нее не вышло, и она сердито изрекла:
– Ты моя плоть и кровь.
Пришел мой черед вздохнуть. Определенно, это заразно.
– Ты что-нибудь еще хотела сказать, мама?
– У тебя жестокое сердце, Джек. Разве мы не можем с тобой выпить по чашке чая, как цивилизованные люди?
Я взглянул на часы:
– Я опаздываю на встречу. Мне пора.
– Я много болела.
– Охотно верю.
– В самом деле, сынок?
– Разумеется, у тебя же не было ни одного приличного дня за всю твою поганую жизнь.
Я повернулся и пошел прочь. Без сомнения, отец Малачи скоро обо всем узнает в подробностях. Сердце у меня колотилось, я чувствовал, как дрожат руки. Около отеля «Империал» пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание.
Мужик, с которым я был знаком, поднимался по ступенькам и предложил:
– Пинту не желаешь, Джек?
Я ничего не желал так сильно, но ответил:
– Нет, спасибо, в другой раз.
– Уверен?
– Пожалуй.
На следующий день я выбросил костюм. Пошел в «Сент Винсент де Поль» и купил там блейзер, серые брюки и несколько белых рубашек. Вернулся в гостиницу и примерил покупки. Неплохо, явный прогресс. Сидевшая в вестибюле миссис Бейли воскликнула:
– Надо же! Вы замечательно выглядите.
– Вы так думаете?
– Точно. Новая женщина?
– Некоторым образом.
– Подождите минутку.
Она исчезла и вернулась с темным вязаным галстуком. Сообщила:
– Галстук принадлежал моему мужу.
– Я не могу его взять.
– Разумеется, можете. Теперь стойте спокойно.
Миссис Бейли повязала мне галстук и заметила:
– Теперь вы просто красавец.
– Благодарю.
На площади я сел в автобус. У Доменик-стрит он сломался, и я подумал: какого черта, мне полезно пройтись пешком.
У Найл-лодж я сверился с адресом, который дал мне Теренс, и начал подниматься по Тейлорз Хилл. Можно было не сомневаться, здесь жили люди с деньгами. Я прошел мимо гостиницы «Ардилон» и наткнулся на ирландские ворота. Толкнул створки и оказался на длинной, обсаженной деревьями подъездной дорожке. Меня поразила тишина. Как в деревне. Затем показался дом, трехэтажный особняк, окна которого были увиты плющом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53