Повел за руку. Марта как будто была очень этим довольна; улыбалась и кивала им вслед. Она, Марта Лионель, всегда радовалась чужому счастью, и еще она очень любила Умника — своих сыновей у нее не было.
Рональд ничего не заметил, поскольку был, по обыкновению, занят собственными мыслями. Сейчас он думал о новой выдумке друга Берта, в очередной раз поражаясь его гениальности. Но думал тяжко, потому, что было непонятно, как воплотить эту выдумку в металле и пластмассе; то есть было понятно, как, но не удавалось сообразить, каким образом сделать эту штуковину быстро, а друг Берт требовал, чтобы все было сделано именно быстро, да еще в полукустарной мастерской и в чужой стране, где неизвестны возможные поставщики разной разности, которой наверняка понадобится много. Дома, на своем заводе, управился бы в два месяца, думал Ран, a здесь…
Можно ручаться; ни один человек на всем свете, кроме Рональда Басса, не поверил бы Берту Эйвону, что он действительно изобрел такую вот штуковину.
Но сейчас, в сосновой тиши своего голландского дома, Берт забыл и об этом изобретении, и о всех остальных, и о завтрашнем дне, потому что изумился Амалии, изумился себе самому и своей радости. Она была такая, эта девочка, — кожа и плоть ее, — словно он познал ее давным-давно и давным-давно к ней привык — к ее рукам, движениям бедер, тихому воркованию. Она казалась изумительно тонкой, длинненькой такой и тонкой; какое-то время мелькала мысль, что все это только мерещится, что на самом деле он привык к массивной Нелл, но эта мысль, помелькав, ушла. Берт успел только подумать: прости, Нелл…
Утром он довольно долго смотрел на темный затылок Амалии — у корней волос кое-где проступала рыжина. Смотрел при свете ночника; они так и заснули, не выключив лампы. И ждал подлого чувства: голубушка моя, что же я так радовался-то тебе — одурел, что ли? Но вместо того ощутил ласковую тихость и в странном сочетании с нею подступающее желание. «Ну ты, старый сатир, уймись», — сказал он себе и ласково продудел:
— Эй, рыжая дьяволица, поднимаемся!
В нарушение правил конспирации, все четверо поехали на станцию в одном автобусе. Затем дамы двинулись а Амстердам на поезде, а за джентльменами приехала с заводика машина — «мерседес» из дешевых; на таких ездили все местные таксисты. В машине Рон в очередной раз. поразился, услышав, что Берт говорит с водителем по-голландски. «Испанский он знает, как родной, — думал Рон, — ну, это понятно… и я знаю. Французский знает — тоже понятно. Но голландский-то откуда у него? Да, и немецкий еще, и итальянский. Гений, одно слово», — думал верный Рон, ничего не знавший о безумном папаше-лингвисте и о безумных деньгах, вбитых в Умниково образование. Мамаша Умника пыталась компенсировать свою ненависть к сыну, обучая его изо всех сил.
Честно говоря, с трудом можно поверить, что при такой мамаше он мог любить женщин, как нормальный человек. Но вот — он, кажется, полюбил, потому что, беседуя с водителем, скучал по крашеной рыжей девчонке с Манхэт-тена, скучал так, словно не с ней он расстался десять минут назад. Разведешь руками и скажешь: чудны твои дела, о Господи!
…Вез их человек по имени Петер, старший на заводике; он так и назывался — старший мастер. Разумеется, он свободно говорил по-английски, что выяснилось через несколько минут. Они ехали на север, по направлению к Алкмару, на пустоши, как объяснил Рону Умник. Эти земли осушили, отобрав у моря, но пока давали им отстояться, что ли, — Рон не особенно вник в это дело; понял только, что заводик расположился на бывшей ферме, которая стояла на бывшем острове, и поэтому вблизи нет ни единого строения. Дорога тоже хороша — впрочем, Рон сам увидит… Действительно, свернув с ухоженного шоссе, «мерседес» очутился если не на грунтовой дороге, то на чем-то подобном: полоска песка, небрежно присыпанная гравием. Вокруг, сколько видел глаз, тянулась удивительно унылая кочковатая земля; кочки, торчащие из-под снега, казались бурыми дикобразами. Качаясь на заднем сиденье, Рон рассмотрел впереди серое деревянное строение под черепичной крышей, рядом — остов ветряной мельницы без крыльев, какой-то сарай. Когда подъехали, за старым фермерским домом обнаружился еще один — новый, кирпичный. Он был поставлен ловко, так, что с шоссе его не было видно.
Маленький цех оказался вполне прилично укомплектован — даже Рональд не ожидал, что Берт сможет это устроить (впрочем, перечень оборудования сам же Рон и составлял). Десяток необходимых металлообрабатывающих станков, два пресса, крошечная литейка с двумя электропечами, верстаки для слесарей, для электриков. Очень уютно… Цех был пуст — суббота. На верстаках слесарей-сборщиков лежали конические штуковины, похожие на баллистические ракеты, только очень маленькие — распределители для станков-автоматов, стандартная продукция, которую заводик выпускал почти что в убыток. Но рабочим здесь платили хорошо — по голландским меркам, конечно.
Рональд молча осмотрел свои новые владения, не особенно вслушиваясь в объяснения Петера. Умник тем временем прошел в стеклянную конторку, развернул чертежи, распечатанные вчера и нынешним утром, и встал над ними, ухватив себя за подбородок и слегка раскачиваясь. Глаза его были полузакрыты, большой нос сморщен. На соседнем столе светился экран компьютера: бухгалтерская таблица. Когда подошли Рон и Петер, Умник не обратил на них ни малейшего внимания, только сильнее сморщил нос. А Рон немедленно защелкал клавишами, выводя на экран характеристики компьютера.
Петер стоял между этими двумя чудаками, хмыкая про себя и думая, что среди американцев сумасшедших еще больше, чем среди англичан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109