Древняя машина Хесуса ползла следом, ревела, как реактивный самолет, и, обходя дом, Амалия без опаски переговорила с Бертом — убедилась, что он слышал разговор насчет глухонемого брата. Она попросила Эйвона выйти к задней двери и устроить проверку. Берт прогудел: «Хлопну над ухом в ладоши, когда ты будешь видеть лицо, так?»
Хесус подъехал к задней двери и расшпилил кузов машины; там были рядами выставлены корзины с салатом, помидорами, персиками, завернутыми в бумажки, виноградом.
— Как обычно? — спросил Хесус. Амалия кивнула, и он проорал, встав перед братом:
— Одну корзину с салатом! Одну корзину с помидорами! Неси! Она покажет!
— Он все-таки слышит? — лениво поинтересовалась Амалия. — Когда кричат, слышит?
— Не-а. Он по губам читает, как по книге… Эй, не лук, а салат!
Амалия проводила глухонемого по длинному коридору в кладовку при кухне — в доме было четыре кладовых с земляным полом, без окон, со старинными дверями дюйма в три толщиной и коваными навесками для замков. В этих клетушках было прохладно даже в жару, и Рон провел сюда электричество, так что в июле, тягостно знойном и почти безветренном, Амалия забиралась в самую просторную комнатку и читала или играла на компьютере.
Она показала, куда поставить корзины, и они вернулись к машине. Глухонемой взял персики и виноград — эти корзины были тяжелые, — отнес их на место. Амалия первой пошла к выходу. Она знала, где прячется Берт: за грязным занавесом, отгораживающим склад всякого барахла, и, миновав этот занавес, оглянулась. Глухонемой улыбнулся. В ту же секунду Берт высунул ладони из-за тряпки. Хлоп!
Нет, парень не вздрогнул. Но глаза вроде бы метнулись влево — ладони Берта были у него за левым ухом. А похоже, ты попался, мальчишечка, подумала Амалия. Берт, шумно вздыхая, топал следом.
Снаружи дул прохладный западный ветер, скалы поверху были уже озарены солнцем. Хесус спросил:
— Оливки нужны, женщина?
— Сейчас разберемся, — сказала она, повернулась к парню и через его плечо спросила у Берта по-английски:
— Обыщем красавчика, как ты думаешь?
Ее этому учили — фиксировать неосознанные и неконтролируемые реакции, — и сейчас, при ярком свете, она увидела, что зрачки у парня расширились; цвет лица не изменился. Он улыбнулся ей, как ни в чем не бывало, и опять закивал.
— Бери его. Веди в дом, надень наручники.
Берг сзади схватил парня за локти — тот рванулся было, но освободиться от лап Берта Эйвона было очень трудно, даже когда на этих лапах отсутствовала невидимая броня. А сейчас он был в Невредимке.
…Они хорошо изучили эту механику: в руке, одетой полем, силы не прибавлялось, но ее хватка была ужасна для живой плоти. Пальцы, словно стальные тиски, не поддавались никаким рывкам, и хуже того — они миллиметр за миллиметром вдавливались в тело жертвы, используя мгновенные расслабления мускулатуры. Когда Амалия слабой своей, маленькой ручкой держала огромную лапу Берта и он старался не поддаваться, не ослаблять мускульного напряжения, ему через минуту-другую приходилось просить пощады. Даже Рон, эта логическая машина, никак не мог привыкнуть к тому, что Амалию, одетую полем, он не мог ни шевельнуть, ни приподнять.
— …Что такое?! — вскрикнул Хесус.
Берт довернул парня — тот стал багрово-коричневым — и повлек в дом. Амалия улыбнулась Хесусу, ласково спросила:
— Вот теперь скажи, кто он на самом деле. Пожалуйста.
— Брат он мой! — завопил зеленщик. — Сын брата моего отца! Святая Мария, помоги мне!
— Клянешься именем Марии, что брат?
Теперь глаза метнулись у этого. Он пробормотал:
— К-клянусь…
— Ладно, иди за мной.
В большой комнате Рональд обыскивал пленника; на столе лежала пачечка песет, шариковая ручка и карточка, закатанная в пластик. Амалия взяла ее — водительские права штата Нью-Йорк на имя Марко Каро.
— За детей нас считает твой хозяин, — бархатным голосом пропела Амалия. — Оружия нет у него? Посмотри лодыжки.
Рон присел на корточки. Было видно, как у Марко дернулась нога — врезать ему; но он сдержался, и это было правильно.
Оружия при нем не оказалось — опять-таки, разумно. Теперь Амалия взялась за Хесуса. Вывела на крыльцо, уперлась глазами в его физиономию, усатую и густо-коричневую от загара, и, постучав по удостоверению Марко, спросила:
— Как, значит, звать твоего братца?
— Игнасио, — мгновенно ответил Хесус.
— Он так назвался?
— Да… — Он понял, что проговорился, и отвесил челюсть. — То есть…
— Ты, кажется, научен грамоте? — пропела Амалия, — Прочти-ка… Здесь он — Марко, а? — Она выдержала паузу и рявкнула:
— Тебе заплатили, недостойный сын достойной матери?! Чтобы ты предал друзей, с которыми ел хлеб и пил вино?
Зеленщик делал руками неопределенные движения, словно сопровождая ими неслышимый монолог. Руки у него были, как у чернокожего, — темные с тыла и светлые с ладоней.
— Понимаю, — сказала Амалия. — Ты ничего дурного не хотел. Тебе предложили хорошие деньги, чтобы ты взял с собой человека, который хочет посмотреть, как живут в этом имении. Верно?
Хесус истово закивал.
— Он приехал с другими людьми?
— С ним был такой важный мужчина, мадридец. Важный. — Он надул щеки и выпятил живот.
— Пожилой?
— Нет, как ты или я.
— Ну, мы с тобой молодые. Он сейчас у тебя дома?
— Нет, это было вчера. Он уехал, а этот остался.
— Он говорит по-испански?
— Плохо говорит, хуже…
— Чем я?
— Я не хотел тебя обидеть, ты-то говоришь очень хорошо, хотя и англичанка.
— Поэтому решили выдать его за глухонемого?
— Это мадридец решил. Он сказал: вы похожи, пусть он будет твой глухонемой брат.
— И заплатили тебе хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109