От него-то и пришла черная весть: Дан Эрикссон навестил сеньора Лентини.
Боже, Господь мой, помоги, в очередной раз подумал Мабен и перекрестился перед распятием. Весть застигла его дома Джо Бернанос позвонил и произнес условную фразу: «Слушай, Жако, я запамятовал, какие цветы уважает твоя скво — тюльпаны?» Эрикссону специально на этот случай было присвоено имя «Тюльпан», Бабаджаняну — «Хризантема» и так далее. Одноразовый код; для других случаев будет другой. Во всем, что касалось крестного папаши Лентини, соблюдалась паническая, можно сказать, секретность. Например, «парнишке» Бернаноса в окружении Лентини было заплачено за предательство заранее, чтобы не передавать ему деньги после доноса и тем не засвечиваться. Но он знал, что за дополнительную информацию получит вдвое больше.
"Устал я за эту проклятую зиму, — думал Мабен, стоя перед крестом черного дерева с серебряным Распятым. — Бон, в парке деревья зацвели… Стар я становлюсь, стар, пятьдесят пять лет всего, а устал, как столетний. И Рождество не встретили толком… Что же было под Рождество?.. Нет, с Джо не будем встречаться завтра. И послезавтра. Наш штатный день — четверг, дождемся четверга».
Самое трудное было — удержаться от принятия решения сегодня же, до наступления утра.
Мабен махнул рукой, сел в кресло. Тогда к нему, слитно щелкая когтями по полу, подошел пес и прислонился к ногам: пожалел хозяина.
— Давай свой чертов прогноз, — сказал Мабен.
— Повежливей, Жако! — Бернанос поправил глазчатый галстук цвета семги. — Не поминай черта, когда говоришь о его отродье. Вещаю: насколько удалось, я изучил этих вонючек. Старик очень, очень не любит рисковать, за последние… те-те-те… шесть лет — ни одного сомнительного дела…
— Совпадает, — сказал Мабен.
— Заметь! Ни одного конфликта с полицией и вообще со службами безопасности. — Джо прикрыл глаза, руки бесцельно блуждали по столу. — Впечатление: он насосался… как клоп… Не перебивай! Помню я, помню, сколько ему деньжонок могли предложить! Одно дельце, и может уйти на покой, — помню. Но ведь дел ему могли предложить целых три, — верно, Жако? Убить твоего, еще раз уничтожить цех, и убить тех двух, в Голландии? Какое наименее опасное и потому самое недорогое, ну-ка?
— Эйвон и Басс.
— Да, так. Однако их еще надо найти, верно? Это прибавка к оплате, большая. Мой вывод: старик должен был взяться за тех двоих…
— Совпадает, — сказал Мабен. — За Умника.
— Твоего они, я думаю, пока придержат. Но этих — найдут, быстро найдут, потому что…
— Почему?
Бернанос помялся, пощелкал пальцами и вдруг объявил:
— Не знаю! Остриги меня налысо — так я чувствую! Сколько народу здесь знает, где они?
— Шеф, я и ты. Всё.
— В Германии?
— Предполагаю, один Ренн.
— Зря, зря, это зря, — вдруг забормотал Джо. — Напрямик надо было, без этого Ренна…
— Напрямик никогда не получается, старичок.
— Охранники их пишут письма домой, — сомнамбулически вещал Бернанос. — Со штемпелями на конвертах… Если этот твой Умник и аккуратен, то… Он на самом деле умник? Ты его так прозвал?
— Так его звала жена.
— За ней присматриваешь, помнится мне?
Жак кивнул, но Бернанос этого не видел — теперь он совсем закрыл глаза. И внезапно объявил:
— Шеф твой — парень что надо. Мог бросить его к дьяволу, технологию-то он заполучил… — Открыл глаза и добавил деловито:
— Две недели, Жако, две недели. Прикончат этого Умника и возьмутся за вас. Если не прислушаетесь ко второму вежливому предупреждению, Таков мой прогноз, нравится он тебе или нет.
— Совпадает, — снова сказал Мабен. Потом задал вопрос в воздух:
— Что ли теперь шефа в противоатомный бункер прятать?..
Проводив друга Джо, он немедленно, не глядя на то, что за океаном была еще ночь, вызвал по телефону своего немецкого коллегу Ренна.
Господин Ренн оказался при ближнем знакомстве иным, чем представлялось Амалии: этаким накачанным пивом баварцем, краснорожим и лысоватым. Они встретились не у Марты Лионель, как предлагал Ренн, а в маленьком амстердамском кафе, в так называемой «олимпийской деревне», тихом районе, где все улицы названы по именам древнегреческих героев. Здесь было нетрудно убедиться, что за тобой нет «хвоста». Амалия взяла кофе, Ренн, как и следовало ожидать, пива, и он полушепотом изложил то, что ему поручил передать Мабен: в течение двух недель, не более, следует ожидать диверсии со стороны противника, причем действия будут квалифицированными и безжалостными. Что думает фройляйн по этому поводу?
Странно было слышать такие слова — «противник», «диверсия» — от респектабельного господина, говорящего на изысканном «хохдойч», имеющего на пальце дорогое венчальное кольцо, на руке — часы изысканного дизайна и на дородном теле — твидовую тройку. Фройляйн сделала вид, что думает. Если честно, они с Томасом давно обсудили все возможные стратегии и не нашли ни одной удовлетворительной на случай, если атака будет по-настоящему серьезной. Если, скажем, будут прорываться на трех-четырех машинах и, не дай Бог, с гранатометами.
Она рассказала герру Ренну об этом, инстинктивно воздержавшись от тактических деталей: где помещены посты, откуда возможен доступ, откуда — нет. К несчастью, стояла очень сухая погода, так что на джипах можно было прорваться и напрямик, по целине, — насчет этого она тоже ничего не сказала. И добавила, что заиметь гранатометы и противогазы было бы весьма полезно — сказала, отнюдь не надеясь, что просьба будет исполнена. Однако Ренн, к ее удивлению, ответил:
— Пришлю сегодня же. — И спросил:
— Как полагаете, еще люди будут нужны?
По тому, как он спрашивал, Амалия поняла, что с людьми у него неважно, и пришлет он специалистов не первоклассных, и те, скорее всего, окажутся обузой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109