— Руководство идет пить кофе?
Он был доброжелательный парень, и компанейский, и сейчас готов был составить им компанию — хотя твердо знал свое место и общества своего американцам не навязывал.
Амалия ответила, что они идут учить господина Лиша стрелять и предпочитают это делать без свидетелей. Томас сказал: «Да-да, понимаю». Действительно, трудно было представить себе Рона с пистолетом. Она поднялась на чердак и увидела, что Берт с Роном перекладывают запасные — не пробитые пулями — мешки с песком, сооружая бруствер на огневой позиции, то есть напротив мишеней. Уложили четыре мешка — два в ряд, два в высоту. Зажгли лампы. Машинка в белой тряпке уже стояла под мишенями, на иссеченном пулями мешке с песком.
— Достань пушку, — приказал Берт Амалии, Она вынула ключ, открыла железный ящик с тренировочным оружием — среди пистолетов там лежал американский автомат КАР-15 Томаса — и спросила:
— Какой калибр прикажете, сэр?
Берт подумал, погладил себя по верхней губе. Распорядился.
— А давай большой какой-нибудь. «Вальтер» наш любимый.
Амалия вынула синий «вальтер» — она сама стреляла из такого, — сняла с верхней полки обойму, зарядила пистолет
— Ящик заафой! — зачем-то приказал ей Берт, как будто не она учила его непременно закрывать боеприпасы до начала стрельбы.
Они втроем улеглись на маты за бруствером, Берт в середине. Он принял пистолет и внушительно распорядился:
— Ничком лежите, понятно? Скорее всего, рикошет пойдет сюда.
Внезапно Рон нарушил свой вечный обет молчания непонятными словами:
— Не будем знать.
— А верно! — пробасил Берт.
И тут Амалия наконец-то поняла — зачем выкладывали бруствер, почему надо лежать. Пуля не сможет пробить машинку, а значит, отскочит от нее, как от брони. Срикошетит. И нельзя будет понять: действительно она отскочила, или стрелок промазал.
Амалия встала и пошла в угол, где валялись какие-то дощечки, фанерки, картонные коробочки от патронов. Выбрала коробку примерно того же размера, что машинка, подошла к мишеням и принялась устанавливать коробку перед машинкой, на нижнем мешке.
— А обезьянка у нас молодчина! — объявил Умник. — Левее чуть, еще… Хорош! — Когда она вернулась за бруствер, добавил. — А я бы не промахнулся, Ронни… Головы опустить!
Амалия заткнула уши. Ба-кррах! — ударил выстрел, и сейчас же мешок, за которым лежала Амалия, вздрогнул.
Пуля пробила коробку дважды — с полета и с рикошета — и вернулась почти что в ствол — на пять дюймов ниже и на три дюйма правее. Коробка слетела на пол, а из мешка лениво сочился песок.
Увидев это, Рон заговорил опять. Объявил задумчиво
— Ничего не значит. Повернуть.
На что Умник сейчас же возразил — тоже непонятными словами:
— Это не упругое тело, это поле.
— Не убедил, — сказал Рон.
— Не убедил? А ну, поверни штуковину на сорок пять градусов!
Тогда заговорила Амалия. Она сидела на корточках у мешка, ковыряя пальцем в пробоине, но говорила официальным голосом.
— Господа, я протестую. Если вы желаете повторить опыт, я буду настаивать, чтобы вы сначала оборудовали стенд. Джо, вы уцелели случайно, поскольку пуля могла попасть в вас. Напоминаю: я отвечаю за вашу безопасность.
Умник нагло осклабился и объявил, что, нажав на спуск, он сию же секунду опустил голову. Амалия вежливо улыбнулась и сказала, что интервал между выстрелелом и рикошетом был никак не больше двух сотых секунды, а время человеческой реакции никак не меньше одной десятой, так что господину Тэкеру просто повезло — пуля попала не в его высокомудрый лоб, а в мешок. Рон покивал, и Умнику пришлось подчиниться.
Так начались испытания штуковины, которую У ник назвал Невредимкой, — устройства, изобретенного на окраине заштатного городка Хоуэлла, в тиши гаража. Начались в условиях не слишком удобных, на маленькой голландской ферме XVIII века, достаточно густо населенной. По будним дням в цехе работали три десятка человек, а в доме во все дни недели крутился кто-нибудь из охраны, из шести парней Томаса, и заходила кухарка: то принести что-нибудь, то посоветоваться с Амалией насчет меню для господ иностранцев. И от всех от них приходилось скрывать волшебные качества Невредимки, причем от команды Томаса — с особым тщанием. Амалию это расстраивало и обескураживало, особенно потому, что начальствовала над командой она сама — правда, передавая все распоряжения через Томаса.
В старом доме, надо заметить, и вообще было тесновато. Из шести спален наверху три занимали американцы, две — Томас и его правая рука Баум по кличке Танненба-ум, то есть Елочка, в шестой отсыпались ночные дежурные. Общежитие для остальных охранников устроили в громадной гостиной на первом этаже, Амалия редко спала в своей комнате, но отказаться от нее не пожелала, объяснив Берту, что он храпит как бегемот и находиться рядом с ним всю ночь может только женщина, глухая как тетерев.
Это была не совсем правда: отдельная спальня требовалась Амалии для ощущения независимости, хотя бы и призрачной. Для того, чтобы Берт огорчался, когда она уходила — или делала вид, что уходит (а потом оставалась). Кроме того, спальня Берта была заодно и кабинетом, и там круглые сутки гудел компьютер, мигал огоньками; это раздражало.
Главным, однако, неудобством было то, что на всю компанию имелась одна-единственная уборная и одна душевая, причем обе — крошечные, как принято в Голландии, и парни не могли принимать душ по двое, что Амалия полагала бы разумным. Она подкатывалась к Петеру Земану — нельзя ли соорудить еще одну ванную комнату, с унитазом, но Умник прознал про этот заговор и пресек его, хотя среди рабочих Петера был водопроводчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109