Специально собиравшиеся фривольные картины – ими увешаны были все комнаты – повынимали из рам и отправили на чердак мадарашского дома, заменив красивыми пейзажами, серьезными сюжетами. Во рвении своем почтенный Варга даже языческих богов и богинь на старинных фресках в слишком вольных повадках уличил и Грациям хоть по переднику велел пририсовать, а Вакха с Аполлоном снабдили совсем недурными тогами.
Все неподобное, непотребное или напоминавшее о прошлых скандальных затеях было тщательно отовсюду удалено. Из парка – укромные беседки, из дома – потайные двери, а коридоры за ними частью разгорожены, частью заделаны. Старая купальня превращена была в зимний сад, а новую сделали в прежнем музее, за спальней барыни, проведя туда водопроводные трубы.
Из огромной питейной залы тоже все повынесли, что могло напомнить о былом бражничанье: сиденья круглые, большой ореховый стол. Место их заняли фамильная коллекция старинных монет и портреты предков, прежде покрытые пылью и паутиной. Перегородки между выходившими в длинный коридор клетушками для упившихся гостей снесли, и получилась одна большая комната для женской прислуги. Чтоб никто не мог сказать молодой женщине: «Вот в этом месте пил барин, здесь он дрался, а здесь любовниц держал». Все следы были стерты.
Даже манеж за парком распорядился Варга снести, пусть не рассказывает никто: «А тут вот какая забава шла: велит, бывало, барин дюжину крепостных девушек на самых горячих коней посадить и под гиканье гайдуков, под хлопанье бичей вскачь пустить пьяным гостям на потеху. То-то хохоту, веселья, свалится ежели какая из них. Одну-то лошади так насмерть и затоптали».
Из множества шутов оставлен был при доме единственно цыган Выдра за испытанную верность, но и тому достойный управитель наказал впредь быть поумнее.
– Нашел дурака, – сказал на это цыган.
Едва округу облетела весть, что барин Янчи женился, посыпались поздравления в прозе и стихах от наших знакомцев-самородков.
Задали почтенному Варге хлопот эти письма, которые он перехватывал и задерживал у себя, так как полны они были всяческого бесчинства, – негоже, если б до барина дошли, а до его любимой супруги тем паче. Особенно один пасквиль был мерзок, всякими грязными, бесстыжими домыслами напичкан, кои по случаю выборов да баллотировок имеют обыкновение зарифмовывать разные развращенные виршеплеты и рассылать кандидатам. В печати гнусных сих отбросов стихотворства не увидишь, но все списывают, переписывают, перечитывают их без конца и знают лучше любых бессмертных поэтических творений.
Присланная Карпати такого рода рифмованная грязь была нашлепана на бумагу Дярфашем, который, уйдя от прежнего хозяина, к новому подольщался, как все подлые, низкие душонки, – к Банди Кутьфальви, и, хорошо зная слабые места набоба, больней всего мог и уколоть. Полученная поэма до того была нашпигована скабрезностями, шпильками разными, издевками и гадкими поклепами, что, прочитав ее, честный управляющий решил было нагрянуть с гайдуками к Кутьфальви да в собственном гнезде и накрыть его вместе с самим поэтом, но придумал лучше. Он взял пасквиль, завернул в него прямо как есть кусок загнившего, завонявшего сыра и густо присыпанного золой хлеба – таким лекарством, как известно, крестьяне пользуют собак от бешенства, – вложил в пакет и безо всяких сопроводительных слов отослал обратно г-ну Кутьфальви. Повез посылку Марци, заранее предупрежденный, чтобы самую резвую лошадь выбрал и не слезал, передавая пакет, – предосторожность, увенчавшаяся успехом, ибо при виде хлеба с золой и вонючего сыра Банди чуть не лопнул от злости и заорал своим молотильщикам: запирай, мол, ворота; но Марци тоже не промах, верхом сиганул через забор, воротясь, к вящему удовольствию почтенного Варги, с известием, что Кутьфальви с батраками всем скопом гнались за ним на конях до самого леса.
Сам г-н Янош был поражен, когда, вернувшись, ровно ничего не нашел из того, чего опасался; одно удивление, куда ни заглянешь: вертепы беспутства в чинные, благонравные покои превратились, кого ни повстречаешь – смирные да почтительные все, и даже первые заявившиеся к нему друзья были с женой его столь учтивы, что Фанни стали казаться баснями истории про набоба, слышанные еще ребенком, когда она вместе с сестрами простодушно смеялась над приносимыми молодыми людьми анекдотами, скабрезный смысл которых только сейчас начала понимать.
Небылицы это все. Ведь даже следа ничего этого нет. Вначале собутыльники сами остерегались слишком прямо вспоминать о прошлом. А позже Карпати, приметив, что доверительность этих разбойников, которые опять к нему зачастили, может стать довольно тягостной, измыслил кое-что, оказавшее на них нужное действие.
Уже тогда началось в стране некое благотворное движение, кровь живее стала обращаться в организме нации. Учреждались преследовавшие общественный интерес союзы содействия разным национальным, филантропическим, научным или хозяйственным целям. Карпати вступал во все, страшно довольный, если патроном изберут, почетным президентом и не обойдут подписным листом. И, едва братья питухи к нему, он сейчас им из кармана такой лист, который открывало его собственное имя, а под ним – имя жены и равная сумма; гость и в западне: хоть шуми, хоть бранись, хоть брыкайся, хоть пощады проси, а не отвертишься. Как в фанты: давай откупайся. На ученое общество не хочешь, вот тебе другой лист – на постройку сахарного завода; сахар насущной для народа пищей не считаешь, изволь на учебники школьные расщедрись; блажь, по-твоему, бери акции учреждаемого как раз товарищества по спрямлению русла Береттё.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159