Перекладины давно потрескались, стены покоробились. Учен
икам было строжайше запрещено подниматься на чердак.
Шелковинка грациозно пробежала по предательскому полу, покрытому паут
иной и старым пергаментом. Ее ноги не оставляли на всем этом ни следа.
Когда Парл шагнул вслед за нею, под его ногой застонала балка. На втором ша
ге он услышал слабый треск дерева. Он уже понял, куда она заманивает его, н
о это было неважно. В ее лице была и первозданная безмятежность, и боль отт
ого, что она причиняет ему страдания, и счастье, слепое и безрассудное. Пар
л просто не мог не идти вслед за ней. Если она и представляла что-то в ту мин
уту, то наверное, думала, как они будут жить Ч не-жить Ч вместе, вдвоем, де
ти и влюбленные, навсегда повенчанные смертью.
Потом гнилой настил разверзся под его ногой точно так же, как позже, много
лет спустя, его подвели доски проклятого моста.
Спастись было трудно, почти невозможно, но Парл все же исхитрился отпрыг
нуть прочь от пролома Ч и от Шелковинки. Он приземлился у самой лестницы,
сверху дождем сыпались щепки, в голове у него звенело, и сквозь этот звон о
н слышал, как она зовет его, умоляя вернуться.
Когда он вновь посмотрел на Шелковинку, она по-прежнему улыбалась и прот
ягивала к нему руки, молчаливо приглашая за собой. Чуть-чуть потерпеть, и
все будет хорошо. Чуть-чуть, совсем чуть-чуть...
На подгибающихся ногах Парл спустился в классную комнату. Он еще не очен
ь понимал, что собирается делать, но его виноватый взгляд сам задержался
на большой восковой свече, по которой мерили время, и на труте и огниве, ле
жащих рядом. Словно в глубине души он уже все решил.
Он не знал Ч откуда ему было знать? Ч что последний акт обязан разыграть
ся у них на глазах. Но что-то в глубине его души знало Ч наверное, то самое
седьмое чувство, которое сделало его тем, кем он стал впоследствии, а в тот
страшный день лишь вызревало в его душе и рассудке.
Когда Шелковинка спорхнула вниз по лестнице, он уже зажег свечу. Девушка
взглянула удивленно, взяла грифельную доску и осколок мела и стала писат
ь. Парл не удивился, что она может удерживать мел в полупрозрачных пальца
х. Его потрясло то, что она написала, хотя он не мог прочесть. Для этого пона
добилось бы зеркало Ч она легко и естественно писала справа налево, как
в зеркальном отражении. Если Парлу тогда нужны были еще знамения, он их по
лучил.
Стоило ему достать из-за пояса мешочек с прядями золотистых волос, как гл
аза и рот Шелковинки широко распахнулись в безумном страхе. В тот день Па
рл Дро впервые заглянул в ад, когда первый огромный мотылек набросился н
а него, молотя крылышками, пытаясь оцарапать коготочками и обжигая взгля
дом безумных нечеловеческих глаз...
Горящий мешочек с прядками волос упал на пол.
И с той самой минуты, когда он изгнал ее, он навсегда понял: да, это возможно
, и необходимо, и нестерпимо ужасно Ч убивать мертвых. Это был самый после
дний урок, который он выучил в своей школе, и это была последняя ночь, кото
рую он провел в том городе и в своих родных краях. Когда дождевая вода, про
сочившаяся сквозь крышу и ветхий пол чердака, залила дымящийся пепел, Па
рл убежал из города в зарождающуюся ночь. Он не останавливался до самого
рассвета, стремясь прочь и навстречу Ч навстречу своему будущему, своем
у ремеслу. Правда, тогда он еще не знал этого, а если бы узнал Ч разрыдался
бы.

* * *

Костер догорал. Малиновый цветок огня распался на лепестки и потрескива
л, увядая. Стена старой крепости заслоняла огни прибрежного селения от ч
еловека по имени Парл Дро. Только плавное течение реки, тихой и неполново
дной в это время года, нарушало тишину ночи, да порой вступал надоедливый
хор лягушек.
Вновь и вновь Дро спрашивал себя: неужели он лишил Шелковинку ее призрач
ной жизни лишь потому, что она пыталась отобрать его человеческую жизнь?
И сам себе отвечал, что в ту минуту им двигал не гнев и даже не ужас.
Ответ этот, как всегда, успокоил его, и, как всегда, недостаточно. В глубине
души он понимал, что создание, желавшее его смерти, было лишь эхом, исковер
канным отзвуком той девушки, которую он знал, жизнь которой можно было ра
внять с его собственной жизнью. Куда бы ни привела ее смерть, Шелковинка в
ту ночь была уже далеко от этого мира и полупрозрачной пародии на себя.
Луна давно взошла. Где-то далеко, за несколько миль, затявкала лисица. Глу
хой шум шагов донесся со стороны кирпичной гати, которую сам Дро миновал
несколько часов назад.
Неотвязное настоящее все-таки настигло его.
Парл Дро продолжал неподвижно сидеть спиной к стене. Мягкая трава на луг
у приглушала шаги. Один раз тот, кому они принадлежали, споткнулся. Если бы
Дро не знал, кто это, то решил бы, что какие-то ночные зверьки дерутся или о
хотятся в траве. Теперь шаги доносились из проема во внешней стене. Ночно
й гость ступил на неровные камни и стал спотыкаться еще сильнее. Вдруг ра
здался его пронзительный крик:
Ч Дро! Парл Дро! Ты здесь?
Ч Я здесь, Миаль Лемьяль, Ч не менее громко отозвался Дро.
Шаги перешли в неровный галоп, и вскоре в поле зрения появился сам музыка
нт. Смертельная бледность заливала его лицо, глаза казались такими же че
рными, как у Убийцы Призраков. Мокрая от пота челка липла ко лбу, разноцвет
ные рукава по-дурацки хлопали на ветру. Увидев, что Дро неподвижно сидит п
рямо перед ним, Миаль резко остановился.
Ч Значит, вот ты где!
Ч Конечно, если только я тебе не почудился.
Миаль яростно мотнул головой, снял с плеча перевязь и бережно уложил инс
трумент на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63