Кольцов узнал от него, что перед отправкой Кареева ждало публичное издевательство с чтением на площади приговора, с ломанием над ним шпаги, со всем тем комедиянтским вздором, который называется судебной церемонией.– Да, может, еще отменят приговор, – сказал Кольцов. – Жуковский обещал попросить государя…– Государя! – У Темникова дернулась щека. – Вы верите в успех этой просьбы?– Не знаю… Ведь Жуковский так близок к государю.– Он-то близок, – вставая и накидывая плащ, усмехнулся Темников, – да вот государь далек. Прощайте-с, – протянул руку Кольцову. – Я знаю вас и люблю. Мне Саша много о вас говорил, и ежели что, так я ваш друг, и вы располагайте мною как угодно…Он поклонился и исчез стремительно. 7 Пошли холодные дожди, наступила окаянная осень.День волочился темный; по мутному небу, цепляясь за крыши домов, ползли низкие, с беловатыми краями тучи. Утром на Старо-Конную площадь, за соляными амбарами, пришли плотники, сколотили дощатый помост и вымазали его черной краской.Часа в три привели солдат и поставили шеренгами вокруг помоста. Забили барабанщики, на площадь побежали люди. Никто не знал, зачем выстроили помост и пригнали солдат.– Казнить, слышно, будут, – объяснял седоватый мещанин в картузе и чуйке.– Да за что же казнить-то? – спрашивала рыхлая женщина в пуховом платке.– Стало быть, есть за что! – весело отозвался кудрявый купчик.– Ох, господи! – перекрестилась женщина. – Хоть и злодей, а все жалко…– Позвольте, позвольте, господа, – протискиваясь вперед, приговаривал прыщавый, надушенный резедой чиновник. – Пропустите дам, господа!Две краснощекие поповны захихикали.– Ах, какой вы… Мы не дамы, мы девицы.– Это так говорится, мамзель… Позвольте!– Да ты что пхаешься? – огрызнулся угрюмый мастеровой в рваном полушубке. – А то я тебя пхну!– Хам! – взвизгнул чиновник. – Как ты смеешь так с благородными господами!– Ладно, – равнодушно сплюнул мастеровой. – Тута все благородные.Барабанщики перестали бить. Раздалась команда.Притиснутый к сырой стене соляного амбара, Кольцов напряженно глядел на черный, возвышавшийся над головами людей помост. Стук барабана еще резко отдавался в висках. Какие-то люди ходили возле помоста, что-то делая и о чем-то говоря.– Везут! Везут! – закричали мальчишки с крыш соляных амбаров.Из-за Смоленского бульвара выехали двое верховых жандармов. Следом за ними, запряженная тройкой разномастных клячонок, гремя колесами по крупному булыжнику мостовой, показалась ветхая ямская телега с дырявым рогожным верхом.Возле помоста снова ударили в барабаны. Телега подкатила к солдатам и остановилась. На помост взошел палач. Он скинул армяк и, засучив рукава рубахи, поплевал на руки.Поддерживаемый жандармами, Кареев слез с телеги. Всегда прежде румяное лицо его было покрыто той нехорошей бледностью, какая отличает больных и арестантов. Темная пушистая борода делала его еще бледнее. Улыбаясь, он оглянулся кругом, словно искал кого-то.– Эх, пропасти на вас нету, умны дюже стали! – сердито сказал кудрявый купчик. – Еще, гля, ощеряется!На помост поднялся военный чиновник со шпагой под мышкой и в очках. Следом за ним жандармы с обнаженными палашами ввели Кареева и поставили среди помоста. Чиновник махнул рукой – и барабаны умолкли. Тогда он достал бумагу и начал громко читать.На площади сделалось тихо. Резкий, скрипучий голос чиновника отдавался эхом во всех концах площади…– По указу его императорского величества……азу… о… аса… итва… – отозвалось у соляных амбаров.– Бывший дворянин Кареев Александр Николаев……ыши… яи… аее… аса… аае… – откликнулось возле Смоленского собора. Галки встрепенулись и черной тучей взвились над колокольней.– Лишается дворянского звания и всех прав, с препровождением на жительство…– Да куда же, батюшка, куда? – не расслышав, допытывалась рыхлая женщина у седого мещанина.– А на кудыкино поле, – объяснил тот.Чиновник отдал палачу надпиленную шпагу.– А ну, постой, ваше благородие! – сказал Карееву палач и, подняв над его головой шпагу, переломил ее и кинул на помост.– Вот те и благородие! – захохотал купчик.Кареева свели с помоста и подсадили в телегу. Два жандарма с обнаженными палашами очень неудобно пристроились по бокам. Пошел дождь. Ямщик поднял воротник армяка, разобрал вожжи, и телега запрыгала по неровной мостовой Большой Московской улицы.Не замечая дождя, Кольцов стоял, глядя вслед удалявшейся телеге. Из-за рогожного верха виднелись только клинки жандармских палашей. Горластая стайка мальчишек бежала возле колес.«Вот и Жуковский, – подумал с обидой Кольцов, – обещал попросить государя, да, видно, забыл… Или государь не помиловал?»Ему вспомнилось: дворцовая лестница, красный водопад ковра, белое, чисто вымытое лицо Николая со стеклянными, ледяными глазами…– Да за что же? – вскрикнул Кольцов, глядя в это страшное, неживое лицо царя. – За что?! Часть третьяОсень черная Глава первая Поля, поля мои родные!Что я за вас бы не отдал?Лета, лета моя былые!Кто с вами счастие умчал? А. Сребрянский 1 Здоровье Сребрянского становилось все хуже. Изнурительный кашель и лихорадка окончательно подорвали его силы. Занятия в Медико-хирургической академии требовали много времени и труда, а Сребрянский почти не занимался. Он все больше лежал или дремал, обессиленный жестокими приступами кашля, или, зябко кутаясь в ветхую шинель, бродил по Петербургу, обдумывая свою статью,Сребрянский с детства любил музыку, в их семье все были музыкальны. Отец отлично играл на гуслях, а мать, братья и сестры любили петь и пели очень хорошо. Сам Андрей еще мальчиком лет семи-восьми пел в церковном хоре, а потом, уже семинаристом, бывая у Кашкина, научился играть на фортепьяно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106