В нем удивительным образом сочетались практическая сметливость и романтика, покорность и удальство. Этими же чертами наградил поэт и многих своих персонажей.Но главное, стержневое свойство кольцовской натуры – это желание вдохнуть жизнь полной грудью, чтоб, как говорится, по жилушкам растеклось. В одном из писем поэта находим строки: «Я русский человек. Шапку снимем пред грозой, а в сердце кровь не остановим; холод по телу пустим, но в теле не удержим…» В этих словах – весь Кольцов с его внутренним пламенем, с его огненными страстями.В произведении немало бытовых сцен (кстати, отлично написанных). Это закономерно: из них складывались будни героя. Вместе с тем автор часто вводит его в дворянские салоны и литературные кружки. Кольцов только прикидывался там простачком. На самом деле он никогда не мог утолить в себе духовную жажду. Над чувственной стороной действительности он воспарял в сферу интеллектуального, к высотам искусства.В. Кораблинов, однако, не стремится проникнуть в святая святых героя, обнажить самый процесс творения. Как создавал свои шедевры Кольцов, эту сокровенную тайну он унес с собою. Задача романиста не в том, чтобы показать, как рождаются художественные образы, а в том, чтобы убедить читателя, что они должны были родиться, и именно такие, а не иные. В целом автор с этой задачей, на мой взгляд, справился.Алексей Кольцов однажды замечательно выразился: «Великое дело – пахать большую ниву для пользы человека!» Сам он как раз и распахивал ее.Сеять на эту ниву вскоре вышел Иван Никитин.Есть особая логика в том, что сначала появился у В. Кораблинова роман о Кольцове и лишь потом – о Никитине. Дело, разумеется, не во внешней хронологической канве (Кольцов родился на пятнадцать лет раньше Никитина), а в том, что писать о последнем несравненно труднее, чем о его предшественнике. Сама жизнь Кольцова кажется куда более «романической», чем участь Никитина. В первом случае к услугам биографа экзотика разительных контрастов: степное раздолье, скотобойня по колено в бычьей крови, пылкая любовь к крепостной девушке, столичные ресторации, дружба с Белинским, медленная смерть в постылом отцовском доме.Во втором случае житейские тона более приглушены, размыты, не столь кричащи – однообразная череда времен года на постоялом дворе, открытие незадолго до кончины книжной лавки, робкая любовь, едва блеснувшая на закате дней. Только мучительное ожидание конца рядом с пьяницей-родителем напоминает нам аналогичную картину с Кольцовым. Но и здесь драматизма больше скрытого, затаенного, загнанного внутрь; не случайно так потряс Герцена своей жуткой обыденностью жизненный финал Никитина (в письме к Н. П. Огареву от 4 сентября 1869 г. он восклицает: «Читал ли ты в „Вест. Европы“ описание смерти Никитина – это ужаснее Кольцова…»).Словом, как «романный» материал биография Кольцова гораздо выигрышнее во многих отношениях по сравнению с никитинской биографией. Темпераменту страстных песен Кольцова соответствует темперамент его судьбы. В душе Никитина клокотали чувства ничуть не менее кипучие, но они почти не находили иного выхода, кроме как в стихах (да и то не всегда).Читатель, берясь за биографическое повествование, не без основания рассчитывает погрузиться в чужую жизнь, как в стремительный, полноводный поток, который вынесет на какие-то новые, лучшие рубежи. Но у всякой реки помимо бурных водоворотов, возникающих на ее поверхности, есть и глубинное, придонное течение, более важное для самого существования реки, чем верхний слой.Биография Никитина представляет общественный интерес именно такой спрятанной от равнодушно скользящего ока глубинной сущностью. Личность Никитина, при ее кажущейся заурядности, в самом деле является на редкость многогранной и емкой. Только измерять ее надо, так сказать, не по горизонтали, а по вертикали. Это одна из самых трагедийных фигур в отечественной изящной словесности. Никитин-человек, без сомнения, заслуживает нашей памяти наряду с Никитиным-поэтом.Биография Никитина несколько богаче оттенками, чем его поэзия. Основной ее пафос – сохранить личностную полноценность, не дать захлестнуть себя хаосу бездуховности, особенно губительному в мещанской, торгашеской среде. Никитин был стихийным, народным интеллигентом. Недаром он смог стать одним из идейных вождей передового русского общества.В. Кораблинову удалось органически войти в атмосферу никитинской жизни с ее накалом чувств, упрятанных под маской угрюмости и замкнутости. Страницы произведения пересоздают в калейдоскопе сцен жгучие коллизии эпохи, которые пролегли через сердце даровитого юноши. Тонкое проникновение в глубины никитинской натуры помогло В. Кораблинову воспроизвести круг мытарств, уготованных поэту при самом рождении. Большинство нарисованных в романе ситуаций убеждает своей психологической оправданностью, и нам кажется, что Никитин поступал и думал именно так, а не иначе. Быть может, доподлинно он делал что-то совсем по-другому, хуже или лучше, – этого знать не дано. Перед нами реальность воображенных художником картин – и мы им доверяем.Естественно, центральной проблемой романа является становление личности Никитина, вызревание в нем мастера. С детства познавший горький привкус жизни, лишенный образования, Никитин на ощупь, в потемках ищет выход в большое искусство. Не сразу он его находит. На первых порах эстетическое преображение действительности приводит к бегству от нее в возвышенные сферы чистой идеи. И лишь позднее, ценой горестных поражений, приходит Никитин в ряды некрасовской обличительной школы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106