Страшно и противоестественно то, что вот этот мироед ее, нищую, догола раздевает… Река слез человеческих!Кольцов шел молча. Песня бандуриста все еще звучала в его ушах.– Река слез, – повторил Кареев задумчиво. – А знаете, – обернулся он к Кольцову, – знаете, что ужаснее всего? Это то, что мы с вами всякий день видим грабеж, насилие, надругательство – и что же? – бездействуем!– Так, а что же делать-то? – простодушно спросил Кольцов.– Ах, да если б я сам знал – что! – воскликнул Кареев. Его мальчишеское лицо искривилось болезненной гримасой. – Если б знать!.. – повторил он.Чем ближе Кольцов подходил к дому, тем тяжелее становилось у него на душе. Он вспомнил, как безобразно кричал на него отец, и подумал, что, наверно, и вечером старик будет его бранить, или, как говорили у них в доме, «пилатить», а потом опять ушлет в степь, и снова придется надолго разлучиться с Дуней.– Знаете что, – сказал он вдруг, – все плохо, правда. А хуже нет, когда людьми, как скотом, торгуют. Вот кабы это отменить…– Это, конечно, первый шаг, – согласился Кареев. 6 У ворот кольцовского дома Кареев стал прощаться.– Хочу просить, да не смею, – смущенно потупился Кольцов. – Ко мне бы… на часок посидеть… Соскучился я по людям, верите – и поговорить не с кем. Все дрязги, все расчеты…Во дворе работник поил лошадей. Друзья прошли мимо водопойной колоды и, обходя зеленоватые лужи, направились к сараям.– Я ведь не в доме обитаю, – застенчиво улыбнулся Кольцов. – Не могу в доме: духота, летом за двумя рамами живут, печь топят. Маменька сама хлебы печет. Ну, вот и пришли, пожалуйте…Он распахнул низенькую дощатую дверь. В крохотной каморке стояла тишина и прохлада и оттого, что рядом был сеновал, хорошо пахло сеном. Единственное оконце выходило в сад. Цветущие ветки вишен застили свет. В углу, накрытый пестрой домотканой рядниной, стоял деревянный топчан. Возле шаткого столика – березовый чурбан, а на столе несколько книжек и стопка бумаги, придавленная человеческим черепом.– Это зачем же? – улыбнулся Кареев, взяв череп.Кольцов смутился.– Работники откопали, когда колодец рыли. Мы с ним друзья, – засмеялся, распахивая окошко. – Когда говорю – слушает, а когда молчу – не докучает.– Кем был он? – задумался Кареев. – Повелевал? Приказывал казнить? Или сам влачил цепи рабства? А может, любил… в вечерний час с трепетным сердцем ждал подругу?.. Алексей Васильич, милый, – обернулся вдруг к Кольцову. – Почитайте мне что-нибудь…– Да что же? Ведь у меня все пустяки, мелкие пиески… А впрочем, вы ведь не станете смеяться? Извольте, это вот намедни сложил…Достал из нагрудного кармана тетрадку, стал читать. Его чтение было необычно: он растягивал окончания строк, умолкая после каждой; какая-то неуловимая мелодия, казалось, звенела, как лесной ручеек, в приглушенных звуках его голоса.«Да ведь он поет! – подумал Кареев. – Как дивно…»Он закрыл глаза. И словно вечерняя прохлада охватила, негромкий послышался перестук перепелов… и синие сумерки над степью… и одинокий огонек вдалеке… И кто так пристально, средь ночи, – пел Кольцов, – Вперял на деву страстны очи,Кто, не смыкая зорких глаз,Кто так стерег условный час,Как я, с походкою торбою,Трясясь на кляче чуть живой,Встречал огонь во тьме ночной?.. Кончил читать и, весь как-то сжавшись, отошел в темный угол каморки и отвернулся.– Алеша! – в окне показалась русая девичья головка. – Иди скорей, в горелки играть будем!Девушка увидела Кареева, вскрикнула «ах!» и исчезла.– Сестренка, – кивнул Кольцов. – А в самом деле, пойдемте-ка в сад, такой вечер отличный! 7 В саду уже была густая тень, лишь кое-где сквозь ветки деревьев пробивался луч вечернего солнца, и белые цветы вишен и яблонь становились нежно-розовыми. За деревьями мелькали пестрые платья девушек, слышался скрип качелей и звонкий смех.– Еще! Еще! – кричали на качелях.Доска так высоко взлетала, что ослабевали веревки и девушкам казалось, что они падают.– Еще! Выше! – кричала девочка лет десяти. Она раскраснелась и все перебегала с одной стороны качелей на другую, визжала и всплескивала руками.– Ой, Анисочка! – Дуняша бегала за нею, пытаясь удержать. – Да ведь убьешься же, Анисочка!– Не догонишь! Не догонишь! – весело заливалась девочка, ловко увертываясь от Дуняши.– А вот я вас! – крикнул Кольцов.С широко раскинутыми руками он кинулся к девушкам. Дуняша засмеялась и побежала в чащу сада. Она была резва, и ему не вдруг удалось ее поймать, лишь возле непролазной заросли дикого терна он схватил ее за руку.– Ага, попалась…Тяжело дыша, она лукаво глянула на него.– После ужина… к бабкиной груше, – хрипло сказал Кольцов. – Придешь?Кареев стоял возле качелей и дожидался Кольцова.– Вот мило, – засмеялся, когда запыхавшийся Кольцов подошел к нему. – Это называется: заманил и бросил!Кольцов смутился, стал представлять Кареева двум девушкам, сидевшим, обнявшись, на качелях.– Да ничего, – добродушно сказал Кареев. – Я уже сам представился вашим сестрицам. Вот разве только…Он поглядел на Дуняшу.– Это Дуня, – краснея, сказал Кольцов.– Ну, вот и отлично! – воскликнул Кареев. – Вы давеча, – обратился он к девушкам, – звали поиграть в горелки? Извольте, но кто же будет «гореть»? 8 Играть в горелки было весело.От неловкости или потому, что хотел уступить девушкам, Кареев «горел» чаще всех. Анисочке нравилось, что такой большой и красивый офицер никак не мог ее догнать, и она хлопала в ладоши и визжала от восторга.Кольцов всякий раз старался поймать Дуняшу. Они широко разбегались, делали большой полукруг и, задыхаясь от бега, веселые и счастливые, рука об руку возвращались к играющим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106