Водоросли тоже, казалось, обещали приближение суши, но, плывя свыше шести дней среди воды, которая скорее напоминала котел колдуньи с варящимся там зельем, чем океан, матросы буквально выбились из сил.
Наконец, на исходе седьмого дня нашего трудного и безотрадного плавания, мы за пределами Саргассова моря увидели кита. Это нас обнадежило, так как адмирал, а затем и командир «Санта-Марии» подтвердили, что это признак близости суши. Вечером этого дня я поймал птицу с лапками, как у чайки. Она летела к юго-западу.
В сумерки над нами со щебетом пронеслись певчие птицы, которые также направляли полет к юго-западу.
Утром следующего дня мы заметили пеликана, летящего в том же направлении.
А так как синьор Марио еще раз подтвердил нам, что эти птицы всегда ночуют на берегу, вскоре мы все от отчаяния начали переходить, к надежде.
В водорослях стали попадаться крабы, что адмирал также объяснил близостью земли.
Вечером этого дня был отслужен молебен, после чего матросы получили разрешение отдохнуть. Они в этом очень нуждались, так как с 11 по 21 сентября люди нашей команды почти не спали и натрудили себе руки до ран.
ГЛАВА V
Догадки и сомнения
Мне казалось, что достаточно будет добраться до койки, как я потеряю сознание, но почти целую ночь я не смыкал глаз, раздумывая над картой адмирала.
Утром Орниччо окликнул меня. Оказалось, что они с адмиралом тоже долго не спали, и господин сам рассказал Орниччо о происшествии с картой. Однако адмиралу и на мысль не приходила возможность злого умысла с чьей бы то ни было стороны.
– Говорят, что Готфриду Бульонскому задолго до того, как он отвоевал гроб господень, были подаваемы самые разнообразные знаки свыше, – сказал адмирал. – Часто на глазах свиты у него с плеч внезапно исчезал плащ и так же неожиданно появлялся спустя несколько часов, а иногда присутствовавшие слышали над его головой как бы шелест крыльев. Не означает ли исчезновение линий на карте указания, которое мне подает господь? Не значит ли это, что ангел божий незримо присутствует здесь и руководит всеми моими поступками?
– А что ты думаешь об этом, Орниччо? – спросил я.
– Если это сделал ангел, – сказал мой друг, – то нужно сознаться, что он очень плохо моет руки, потому что на полях карты он всюду оставил следы своих грязных пальцев. Ни на одном изображении я еще не видел ангела в длинных морских сапогах, смазанных ворванью, которые необходимо ежеминутно подтягивать. А между тем от карты несет ворванью, как от китобойного судна.
На досуге мы с Орниччо попытались перечислить всех людей команды, которые, на наш взгляд, могли бы подменить карту, но ни на одном из них мы не могли остановиться с уверенностью.
– Всего более подходит для этого англичанин Таллерте Лайэс, – сказал Орниччо нехотя, – но мне не хочется думать, что такой веселый и чистосердечный человек мог совершить эту кражу.
Мне пришел на ум разговор Лайэса с ирландцем Ларкинсом.
– В моем сундучке спрятано девять морских карт, – сказал англичанин.
– И поэтому он для меня дороже, чем для тебя твой кошелек с золотом.
Но тут же я вспомнил открытое лицо матроса, его веселый смех и забавные шутки. Нет, нет, никогда не поверю, чтобы он мог тайком проникнуть в каюту адмирала и подменить карту!
Однако синьор Марио, с которым мы поделились нашими сомнениями, тотчас же сказал:
– Из всех матросов только один Лайэс способен на такое дело. Он и на меня производит впечатление честного человека, но моряки часто бывают одержимы манией покупать, выменивать или даже похищать интересующие их карты.
Узнав о соображениях, которые высказывал по поводу исчезновения карты адмирал, синьор Марио задумался.
– Пусть Голубок останется при своем убеждении, – сказал он. – Ни в коем случае не следует ему открывать правды. Есть люди, которые, будучи очарованы луной, ночью поднимаются с постели и с закрытыми глазами бродят по таким опасным местам, как карнизы дома или перила лестницы. Если такого человека окликнуть, он может упасть и разбиться насмерть. Боюсь, что Голубок находится в таком же состоянии: он тоже очарован, и, если мы окликнем его и вернем к действительности, он может упасть и разбиться насмерть.
Мы не совсем поняли слова секретаря, но согласились с ним, что адмирала в тайну похищения карты посвящать не следует.
И все-таки думы и догадки всякого рода теперь часто не дают мне заснуть. Особенно плохую ночь провел я сегодня. Казалось бы, мне, отличенному нынче адмиралом, нужно было гордиться и радоваться, а я бог знает над чем ломаю голову.
Однако обо всем следует рассказать по порядку.
Проходя утром мимо адмиральской каюты, я услышал громкий голос господина.
– Пилот Ниньо, – почти выкрикивал он, – не беритесь доискиваться до причин тех или иных моих распоряжений! Я ваш адмирал и капитан, поставленный над вами их высочествами и вы обязаны повиноваться мне беспрекословно! К счастью, ваша помощь мне больше не понадобится, так как со вчерашнего дня подагра уже не столь меня донимает и я сам смогу заняться ведением корабельного журнала.
Зная, как опасно быть даже невольным свидетелем гнева господина, я постарался поскорее проскользнуть мимо его каюты. Однако дверь ее распахнулась, и из нее вышел наш пилот, синьор Ниньо. Не знаю, чем вежливый и покладистый пилот мог возбудить гнев адмирала, и признаться, мне не хотелось об этом задумываться.
Одно мне было ясно: в раздражении господин говорил, не взвесив как следует свои силы. Ведь примерно с 9 сентября адмирала до того мучили следующие один за другим приступы подагры, что и синьор Марио, и королевский нотариус, синьор Родриго де Эсковеда, вынуждены были наконец умолить его не браться своими сведенными подагрой пальцами за перо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105